Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Разумеется, Андрей Данилович высказывает здесь взгляды самого В. Каверина. В статье «Собеседник» (Новый мир. 1969. № 1) В. Каверин рассказывает о том, как к нему пришли «студенты и аспиранты, работающие (по своему почину) над выработкой совершенно новых современных школьных программ». «Они доказали мне, что нынешняя программа в иных случаях соответствует методике и объему знаний начала XIX века, что вместо изучения научного факта как элемента конструкции он изучается как таковой и одновременно как элемент истории науки. Понятие конструкции подменяется понятием инвентаря. Они привели мне десятки примеров должной методики в преподавании литературы, физики, математики. Неверие в умственные силы школьника лежит в самой структуре школьного урока. Здоровые интуитивные представления сначала ломаются, а потом складываются на новой, приблизительной основе».
Такова теоретическая основа повести «Школьный спектакль»,
«Школьный спектакль» производит странное впечатление: как будто В. Каверин сознательно поставил перед собой задачу показать такую школу, в которой нет ничего светлого, где крайне низок нравственный уровень и учителей и учеников.
Может быть, все обошлось бы благополучно, продолжает свой рассказ Андрей Данилович, но вот беда: Володя Северцев увлекся Варей Самариной. Весь класс последовал их примеру, девочки и мальчики разбились на пары, перестали заниматься, увлеклись сплетнями, пересудами. Успеваемость катастрофически падала. Андрею Даниловичу грозили серьезные неприятности: ведь на будущий год школа отмечает столетний юбилей, а его класс будет выпускным. Нужно было что-то срочно придумать интересное, чтобы отвлечь школьников от любовной игры. А что, если поставить спектакль, в котором ребята будут играть самих себя? «Как-то само собой получилось, что спектакль стал готовить весь класс. Подобно Тому Сойеру, я занялся торговлей. Он продал мальчишкам право красить забор за бумажного змея, свистульку, пару головастиков и т. д. А я продавал ребятам право участвовать в спектакле за приличные (более или менее) оценки, за самообслуживание и вообще за соответствующее «выпуску века» поведение».
Только Косте Древину и Варе Самариной затея со спектаклем с самого начала показалась безнравственной. Варя отказалась участвовать в спектакле, потому что для нее отношения с Володей носили серьезный характер. Но тайное, глубокое, личное, что возникало между ними, могло стать явным. Она побоялась преждевременной гласности, которая способна разрушить и опошлить их отношения. (Так оно и случилось.) Затея Андрея Даниловича кончилась тем, что Варя перешла в другую школу, Костя Древин подрался с Володей Северцевым, а Андрей Данилович до сих пор не может понять, почему все так странно получилось.
Кто действует в «Школьном спектакле»? Директор Иван Яковлевич Белых – «человек благожелательный, но глупый»; бывшая преподавательница литературы – «бабуся», которая воспитывала в своих учениках неискренность, очковтирательство и другие отрицательные качества; Андрей Данилович, от имени которого ведется повествование, и, наконец, Костя Древин, дневник которого используется для того, чтобы дать подлинное, «правдивое» описание школьной жизни, раскрыть внутренние причины всех странных и необъяснимых, с точки зрения учителя, поступков, которыми наполнена эта история.
Так и построена повесть: Андрей Данилович дает внешнюю сторону явления, происходящего в школе, Костя Древин раскрывает внутреннюю, психологическую, так сказать, подоплеку всех событий, всех поступков и действий.
Разумеется, Костя Древин ко многому относится иронически, он «критически мыслящая личность». Из дневника мы узнаем отношение ученика к своему учителю. Беда Андрея Даниловича в том, что он человек редкостной душевной слепоты и эмоциональной глухоты. «Школьный спектакль» – это суд ученика над учителем, суд со всеми последовательными действиями: ведением следствия, обвинением, судебным разбирательством и вынесением приговора. «Что касается Андрея Даниловича, так он просто старый осел, который не видит дальше своего носа» – в этом суть приговора, который устами Кости Древина выносит автор своему случайному знакомому. Андрей Данилович по своей глупости, душевной черствости заставил весь класс принимать участие в спектакле, в котором каждый должен был сыграть самого себя, раскрыв свой характер, свои мысли и чувства. Однако все принимавшие участие и спектакле «просто мололи», только Володя Северцев «действительно играл самого себя». Объясняясь в любви госпоже Бонасье (для постановки выбрали сюжет «Трех мушкетеров»), Володя говорил «то же самое, что он лично говорил Варе».
Взрослые и подростки поняли, что Володя в этой сцене признается в любви не госпоже Бонасье, а Варе. Все знали об их встречах, но не знали, насколько это серьезно. И, узнав об этом, никто не сообразил, что Володя совершает тем самым подлое предательство. Удивительная глухота и слепота!
Внутренний мир подростка остается наглухо закрытым для школьных учителей, занятых только тем, чтобы в школе внешне все выглядело благополучно. Ученики не интересуются учителями, а учителя не способны понять своих учеников. И чтобы у читателей не было сомнений относительно типичности этого явления, автор резюмирует: «Я побывал в этой школе, познакомился с директором, встретился с десятым классом и – как это уже случалось в других школах (выделено мною. – В. П.) – на меня пахнуло дыханием сложного мира, в котором, как в глухом лесу, бродят, перекликаясь, взрослые, слыша только собственные невнятные голоса».
Таким образом, мир взрослых существует изолированно от мира подростков. Они, эти различные поколения людей, не в состоянии понять друг друга, настолько противоположны их интересы, подход к одним и тем же явлениям жизни. Их интересы нигде не соприкасаются.
В. Каверин прав только, пожалуй, в одном: десятиклассники – это действительно «целый мир, такой же сложный и запутанный, как мир взрослых, да еще находящийся в состоянии неустойчивого равновесия». Видимо, таков был и замысел повести – показать этот мир во всей сложности и запутанности. Но этого не получилось. На редкость односторонне, однобоко представлены в повести как ученики, так и учителя.
Особенно карикатурным выглядит во всей рассказанной здесь истории Андрей Данилович Соловьев. В роли же главного судьи, следователя и обвинителя выступает Костя Древин.
Каков же его моральный и нравственный уровень? Может ли он выступать в навязанной ему автором роли? Нет ли здесь противоречия между этой ролью и сущностью его личности? Думается, Костя Древин – не тот человек, за которого автор выдает его. Герой предстает читателю завистливым, мелким, расчетливым. Он не хочет врать перед самим собой, вранье без определенной цели он отвергает. Другое дело – вранье с целью. Все врут: «Говорят, есть какой-то «детектор лжи». Если пристроить его в наш класс, машинка работала бы бесперебойно. Даже Андрей Данилович, который очень любит говорить об искренности, тоже задал бы ей работенку». Костя Древин во всем видит вранье, ложь, неискренность: «...у нас комсомольская работа завалилась давно, потому что она нужна главным образом директору и еще кое-кому для карьеры... Мне, между прочим, неприятно, когда Пелевин (лучший ученик класса. – В. П.) с восторгом говорит об Олеге Кошевом, или Рогальская, у которой выщипаны бровки, лепечет, что ее любимая героиня – Любовь Шевцова... Считается, например, что мы не знаем жизнь, а мы знаем ее и научились ей, между прочим, в школе. Мы знаем, что не надо говорить и что надо и чем можно воспользоваться, а чем нельзя. Если бы старый большевик заглянул, например, нашему Пелевину в душу, он в два счета загнул бы копыта. Если в жизни придется хитрить и ловчить – мы что, этого не умеем? Нам даже приходится изворачиваться, чтобы они, то есть взрослые, думали, что мы ничего не понимаем и не замечаем». Костя Древин ни во что и никому не верит, все подвергает ироническому осмеянию: нравственные и моральные законы нашего общества, школу, семью, товарищей. Он ни с кем не дружит, он все отрицает.
В повести отношение к школьной программе излагает все тот же Костя Древин: литературой вообще не нужно заниматься, «девяносто процентов литературы – чтение, и для чтения программа вообще не нужна и практически не существует. В школе мы читаем «Что делать?», а дома – «Звезды смотрят вниз», где как раз написано, что делать, например, с бабами и вообще, как надо в жизни добиваться успеха... Из школьных предметов надо оставить только те, которыми невозможно заниматься дома, а из литературы – книги, которые могут пригодиться и жизни с исторической точки зрения».
Человек бессилен что-либо изменить, тем более свою собственную природу. Корыстолюбие, злоба, ненависть, полнейшее отсутствие идеалов, мечтаний, стремлений, подсиживание друг друга, наушничанье – вот черты персонажей «Школьного спектакля» В. Каверина. Очевидно, идея повести возникла как результат нарочитого, раздраженного отношения писателя к тем или иным явлениям жизни. При таком отношении художник начинает подыскивать факты, явления, события, которые бы подтверждали законность его идеи. Он коверкает реальную действительность, многое преувеличивает, выдавая исключительное за типическое. Коверкая жизнь и понимая это, художник боится, что ему не поверят и тот случай, который он описывает, не примут за что-то органическое, типическое, характерное, и поэтому он и каждому или почти каждому действующему лицу привешивает ярлык, который уже не снимается до конца произведения. Здесь мы все время чувствуем присутствие автора, все время чувствуем его холодный расчет и постоянное подчеркивание своих намерений. Утверждение такой тенденции приводит писателя к разрыву с жизненной правдой, так как влечет за собой преувеличения, замалчивания, неточности.