Моя чужая жена
Шрифт:
–Совсем ведь немного доснять осталось, — объяснял Никита. — И, может быть, если снимать здесь, ее согласятся принять во ВГИКе в качестве дипломника. Если отец с кем нужно поговорит, конечно.
–Никит, это было бы здорово, — серьезно кивнула Аля. — Я же смотрела отснятый материал, там действительно хорошо может получиться.
«Если снимать здесь… — повторила она про себя. — Но ведь это займет много времени. А мне еле-еле удалось выбить отпуск на полтора месяца… Он не говорит главного. Опасается произнести вслух. Он не хочет… Не хочет возвращаться во Францию… Вот
И, словно услышав ее мысли, Никита опустился на стул рядом с ней, взял ее руку и, заглядывая в глаза, проникновенно зашептал:
–И Аль… Если все получится… В общем, возвращаться туда мне нет никакого смысла…
–А что же… там? — осторожно спросила она.
–А что там? — взвился Никита. — Кому я там сдался? Что, мне до старости макаронины снимать?
–То есть ты остаешься здесь? Насовсем? — на всякий случай уточнила Аля.
–Мы остаемся! — радостно возвестил Никита, притянув ее к себе и по-хозяйски чмокнув в макушку.
«Ах вот как! — Аля медленно выпрямилась, глаза ее сузились. — Вот, значит, что вы решили вчера. Мы остаемся… Это так просто, так очевидно. Никита хочет свободы — и мы уезжаем, Никита наигрался и захотел стабильности — мы остаемся. Как удобно иметь при себе тряпичную куклу, одержимую комплексом вины и непобедимым чувством ответственности. Она никогда не выскажет своего мнения, никогда не станет препятствием в осуществлении планов… Ее можно передвигать куда вздумается, как пешку по шахматной доске. Никто из вас двоих, ни один, не додумался спросить меня, чего бы хотелось мне!»
Никита, не обращая внимания на молчание жены, продолжал расписывать тонкости грядущего съемочного процесса:
–Через неделю выедем в экспедицию в Казахстан. Отец обо всем договорится. За десять дней все доснимем и… Знаешь, я думаю, если смонтировать правильно, то и разницы между теми кусками, что там были отсняты, и новыми видно не будет… Ну а мелкие там всякие недочеты, это я исправлю, музыку наложим, где надо, дадим звуки природы, затонируем…
–Ты и за меня все решил? — довольно резко перебила Аля.
Никита остановился на полуслове, обернулся и оторопел, увидев незнакомое, жесткое и непреклонное выражение ее лица. Аля с трудом сдержала нервный смех — очень уж глупо вытянулась его физиономия.
–Ну, я думал… — замялся Никита. — Ты… ты не поедешь? — осторожно спросил он.
–Нет, не поеду, — покачала головой Аля.
Никита отошел, сел на подоконник спиной к Але, свесив ноги за открытое окно. Солнце уже стояло высоко над лесом, возвышавшимся за забором дачи. В стороне промчалась, громыхая, пригородная электричка.
–А как же… мы… — одними губами произнес Никита.
Аля с трудом расслышала его слова, заглушаемые сумасшедшим гомоном птиц в саду. Она подошла к мужу, положила руку ему на плечо.
–Никита, ты ведь решил уже все, правда? Тебе действительно там, во Франции, нечего делать. А здесь у тебя начнется новая жизнь, работа, та, о которой ты всегда мечтал… Я буду только тебе мешать.
Он ощущал прикосновение Алиной узкой ладони сквозь тонкую ткань рубашки. И ему казалось, что от пальцев ее на плече должен
–Не доставайся же ты никому, — болезненно усмехнувшись, пробормотал Никита.
–Что? — не расслышала Аля.
–Знаешь, может, ты и права. — Никита взял с подоконника спичечный коробок, подбросил его вверх и поймал раскрытой ладонью. — Может, это из-за тебя у меня ничего не получается… — И, картинно хлопнув себя по лбу, продолжил: — Точно! Как мне раньше это в голову не приходило! Вот как только ты появилась, все сразу и пошло наперекосяк.
Он схватил Алю за плечи, сильные пальцы грубо впились в кожу, оставляя синяки. Никита вплотную придвинулся к Алиному ошеломленному лицу и прошипел со злостью:
–Ведьма ты, что ли?
Аля невольно отшатнулась от темного огня, горевшего в его глазах. Когда-то в такие моменты он очень пугал ее, казалось, он способен на любую жестокость, так сильна в нем эта клокочущая в груди ярость. Но, прожив с Никитой почти три года, Аля научилась не бояться этих его внезапных вспышек. Это ведь не что иное, как гнев ребенка, у которого отобрали любимую игрушку. Вот он кричит, топает ногами, молотит кулаками по подушке, а через мгновение игрушка уже забыта и злость его рассеялась, будто ее и не было.
–Ведьма? — хрипло вопрошал Никита, заглядывая ей в глаза.
И Аля повела плечами, высвободилась из его цепкой хватки, сказала спокойно, со смешком:
–Я рада, что ты наконец это понял.
И слова ее отрезвили Никиту. Он фыркнул и, вжав голову в плечи, пошел в дом, бросив на ходу:
–Что ж, ладно. Значит, скажу отцу, чтобы только один билет заказывал, на меня…
7
Небо над темно-зеленым частоколом леса начало медленно розоветь. В окно потянуло утренним холодком. Засвистела в зеленых еще ветках рябины первая проснувшаяся птица. Прошла по улице дачного поселка пожилая молочница, позвякивая тяжелыми бидонами.
Никита ткнул последнюю сигарету в ощетинившуюся окурками пепельницу и, легко, беззвучно спрыгнув с подоконника, провел рукой по деревянной раме окна.
Как будто в насмешку судьба распорядилась так, чтобы их последнюю ночь они с Алей провели в той же комнате, что и первую — ту далекую серебристо-лунную ночь, когда ему казалось, что удалось отвоевать эту девушку, присвоить себе навсегда. Вот и на старых выгоревших обоях еще видны темные прямоугольники от плакатов музыкальных групп. С этой стены скалился Мик Джаггер, а вот здесь, на тумбочке, стоял бобинный магнитофон. А на этот подоконник влезла тогда Аля, изображая Наташу Ростову. Жизнь, конечно, самый лучший режиссер. Внимательный к деталям, точный и беспощадный.