Моя двойная жизнь
Шрифт:
— Хорошо! — сказал крестный. — Уедешь в монастырь, но только не раньше чем через два года. А пока выучи с учительницей, которую нашла тебе мать, то, чего ты не знаешь, то есть иными словами — все.
И в тот же день престарелая девица с серыми, исполненными тихой ласки глазами завладела моею жизнью, моими умом и совестью и безраздельно владела ими по восемь часов ежедневно… Звали ее мадемуазель де Брабанде. Она воспитала великую герцогиню в России. У нее были огромные рыжие усы, нежный голос и очень смешной нос; зато ее манера двигаться, изъясняться, приветствовать вас невольно вызывала почтение.
Жила она в монастыре на улице Нотр-Дам-де-Шан и
Работала я самозабвенно, ибо мечтала вернуться в монастырь не как ученица, а в качестве сестры-воспитательницы.
6
Однажды я проснулась сентябрьским утром, и сердце мое наполнилось вдруг неясной радостью. Было восемь часов. Прильнув к оконному стеклу, я стала смотреть на улицу. Что случилось? Понятия не имею! Мне снился какой-то сон, но какой — не помню, и вот, проснувшись внезапно, я устремилась навстречу свету в надежде отыскать в бездонном пространстве серых небес сияющую точку, которая осветила бы мое тревожное и радостное ожидание.
Ожидание чего? Могла ли я ответить на этот вопрос тогда? Могу ли дать ответ сегодня, после столь долгого размышления? Нет.
Мне исполнялось пятнадцать лет. Я жила ожиданием грядущей жизни, и то утро казалось мне предвестником новой эры. Я не ошиблась, ибо этот сентябрьский день стал решающим для моего будущего.
Погрузившись в свои думы, я так и осталась стоять у окна, прижавшись лбом к стеклу и созерцая на его запотевшей от моего дыхания поверхности сказочную вереницу домов, дворцов, экипажей, несметные сокровища, жемчуг — целые россыпи жемчуга! — принцев, королей… Да, дело дошло и до королей! Воображению только дай волю и рассудок, его извечный враг, уже не сможет совладать с ним… Но вот наконец, чрезвычайно довольная собой, я в некоем озарении отталкиваю принцев, отталкиваю королей, отказываюсь от жемчуга и дворцов и говорю: «Хочу стать монахиней!» Ибо в беспредельном пространстве серых небес мне привиделся монастырь Гран-Шан, мой белый дортуар, маленькая лампадка, раскачивающаяся над фигуркой Пресвятой Богоматери, украшенной нашими руками.
Трону, предложенному королем, я предпочла бы трон матери-настоятельницы, который мне смутно грезился в отдаленном будущем. И король умирал от отчаяния… О Боже, с каким наслаждением я променяла бы жемчуга, которые сулили мне принцы, на нитку четок, прикасаться к ним пальцами, перебирать их — это такое счастье! И какой наряд мог сравниться с черной барежевой накидкой, словно легкая тень окаймлявшей белоснежный батист, ореолом окружавший милые лица монахинь Гран-Шан.
Не знаю, сколько времени провела я так, предаваясь своим мечтам, из задумчивости меня вывел мамин голос, она спрашивала у нашей старой служанки Маргариты, не проснулась ли я. Я сразу же нырнула в постель и спрятала нос под простыню.
Мама осторожно приоткрыла дверь, и я сделала вид, будто только-только просыпаюсь.
— До чего же ты сегодня разленилась!
Поцеловав маму, я с самым простодушным видом сказала в ответ:
— Сегодня четверг, значит, у меня не будет урока музыки.
— И ты довольна?
— Конечно!
Мать нахмурила брови. Я ненавидела фортепьяно, а мама обожала музыку. Она до такой степени ее любила, что, в надежде заставить меня учиться, сама, хоть ей уже было под тридцать, стала брать уроки, надеясь тем самым пробудить во мне дух соперничества.
Но для меня это было просто пыткой, и я всеми силами старалась поссорить мать с учительницей музыки. А они ревниво следили друг за другом. Матери достаточно было трех-четырех дней, чтобы выучить какой-нибудь кусок, потом уже она играла его наизусть, причем довольно хорошо, что вызывало величайшее удивление мадемуазель Клариссы, старой и совершенно невыносимой учительницы, которая постоянно держала перед собой ноты и водила по ним носом.
И вот в один прекрасный день я услыхала ссору, вспыхнувшую между мамой и этой злющей Клариссой:
— Здесь восьмая!
— Ничего подобного!
— Но это же бемоль!
— Да нет, вы забыли диез! Это какое-то наваждение, мадемуазель.
Через несколько минут мать ушла к себе в комнату, и мадемуазель Кларисса с ворчанием удалилась. Я же тем временем задыхалась от смеха, потому что вместе с одним из моих кузенов, прекрасным музыкантом, мы добавили и диезы, и бемоли, и восьмые, причем так ловко, что даже опытному глазу трудно было сразу заметить это. В результате мадемуазель Клариссу отпустили, и в тот день урока у меня не было.
Мама долго смотрела на меня своими загадочными глазами, самыми прекрасными из всех, какие мне когда-либо доводилось видеть.
— После обеда назначен семейный совет, — медленно произнесла она.
Я побледнела.
— Хорошо, мама. Какое платье мне надеть?
Я сказала первое, что пришло на ум, только бы не расплакаться.
— Надень шелковое голубое платье, ты будешь выглядеть серьезней.
В этот момент дверь с шумом распахнулась и на пороге появилась моя сестра Жанна, она с хохотом бросилась к моей кровати и живо спряталась под одеялом.
— Я у цели! — успела крикнуть она.
За ней, запыхавшись и что-то сердито ворча, вошла Маргарита. Сестра вырвалась у нее в ту минуту, когда она собиралась купать ее, вырвалась со словами:
— Цель — кровать моей сестры.
Безудержная радость младшей сестренки в такой ответственный, как я чувствовала, для меня момент заставила меня разрыдаться. Мать не могла понять причину этой горести, пожав плечами, она приказала Маргарите принести тапочки малышки и, взяв в руки ее маленькие ножки, с нежностью поцеловала их. Тут уж я и вовсе дала волю слезам. Мама не скрывала, что больше любит сестру, и, хотя в обычное время я не так сильно страдала от этого, в тот день ее откровенное предпочтение больно ранило меня. Мама, потеряв терпение, ушла.
А я заснула, чтобы забыться, и спала, пока меня не разбудила Маргарита, она помогла мне одеться, потому что иначе я опоздала бы к обеду.
В тот день на обед были приглашены тетя Розина, мадемуазель де Брабанде, мой крестный и герцог де Морни [12] , большой друг папы с мамой.
Обед прошел для меня тоскливо. Я дожидалась семейного совета. Мадемуазель де Брабанде ласково уговаривала меня поесть. Взглянув на меня, сестра громко расхохоталась.
— Глазки у тебя стали малюсенькие, вот такие, — сказала она, приложив свой крохотный большой палец к кончику указательного. — Так тебе и надо! Не будешь плакать, мама не любит, когда плачут… Правда, мама?
12
Герцог де Мории был единоутробным братом Наполеона III. А Сара навсегда сохранила наивную привязанность к императорской семье.