Моя двойная жизнь
Шрифт:
Еще десять месяцев я провела в монастыре, так ничему и не научившись и все еще обуреваемая желанием стать монахиней, но уже без всякого мистицизма.
Мой крестный отец считал меня полной невеждой.
Хотя я работала даже во время каникул; вместе со мной занималась Софи Круазетт [9] , жившая неподалеку от нашего загородного дома. Это подстегивало мое рвение, но не слишком. Софи отличалась веселым нравом, и чаще всего мы отправлялись в музей, где ее сестра Полина, ставшая впоследствии госпожой Каролюс-Дюран [10] ,
9
То была первая встреча с Софи Круазетт, о которой еще пойдет речь.
10
Каролюс-Дюран (Шарль Дюран) — французский художник (1837–1917).
Спокойная, рассудительная, Полина была полной противоположностью шумной, болтливой и очаровательной Софи. Полина Круазетт была красавицей, но мне больше нравилась Софи с ее прелестным личиком.
Их мать, госпожа Круазетт, казалась безропотной печальницей. Она рано отказалась от карьеры, а ведь была танцовщицей в санкт-петербургской опере. Там ее обожали, окружали почитанием и любовью. Мне кажется, ей пришлось покинуть театр после рождения Софи.
Затем неудачное ведение денежных дел вконец разорило ее. Необычайная изысканность ее манер, огромная доброта, написанная у нее на лице, и безысходная печаль снискали ей всеобщую симпатию.
Они с мамой познакомились на музыкальных концертах в Версальском парке, и какое-то время мы были близки. Мы с Софи упивались прогулками в этом великолепном парке.
Но самую большую радость доставляло нам посещение антикварной лавки на улице де ла Гар. У ее владелицы, госпожи Массон, была дочь, Сесиль Массон, хорошенькая, как ангелочек. Втроем мы ухитрялись поменять все этикетки на вазах, табакерках, веерах, драгоценностях; и, когда бедный господин Массон являлся с богатым клиентом, ибо антиквар Массон славился по всему миру, мы с Софи прятались, дабы иметь возможность насладиться яростью папаши Массона.
Сесиль же с самым невинным видом помогала матери по хозяйству, украдкой поглядывая в нашу сторону.
Круговерть жизни внезапно разлучила меня с этими дорогими мне существами. И случай, сам по себе ничтожный, заставил меня покинуть монастырь раньше, чем того хотела моя мать.
Это случилось на праздник. У нас была двухчасовая перемена. Мы двигались цепочкой вдоль стены, окаймлявшей железнодорожную насыпь, и пели «De profundis» [11] , ибо хоронили мою любимую ящерицу. За мной следовали около двадцати моих подружек. И вдруг к ногам нашим упал солдатский кивер.
11
Из глубин (лат.). Начало покаянного псалма, который читается как отходная молитва.
— Что это?
— Солдатский кивер!
— Его бросили из-за стены!
— Да, да!
— Слышите… там кто-то спорит!
Мы сразу умолкли, и в наступившей тишине до нас донеслось:
— Ну и дурак же ты! Какая глупость! Это же ведь монастырь Гран-Шан! Как теперь достать мой кивер?
Затем наступило молчание, которое вскоре нарушили громкие крики испуганных ребятишек и разгневанных монахинь… Показался солдат и уселся верхом на стене.
В мгновение ока все мы отлетели метров на двадцать от стены, словно стая перепуганных воробьев, вспорхнувших, чтобы тут же сесть поодаль, любопытствуя, но держась настороже.
— Вы не видели моего кивера, барышни?.. — жалобно крикнул несчастный солдат.
— Нет-нет! — откликнулась я, пряча за спиной его головной убор.
— Нет-нет! — с громким хохотом вторили мне остальные девочки. Со всех сторон неслось это насмешливое, издевательское, дерзкое «нет-нет».
Мы продолжали отступать, подстегиваемые отчаянными призывами сестер, набросивших на лица покрывала и спрятавшихся за деревьями. От просторной спортивной площадки нас отделяло всего несколько метров.
Я опрометью бросилась вперед и, запыхавшись, мигом взобралась на широкий брус. Однако затащить туда деревянную лестницу, с помощью которой я так стремительно поднялась, мне не удалось. Тогда я сняла с крюков кольца, и лестница с грохотом упала, расколовшись.
Затем, выпрямившись во весь рост на брусе, я, словно одержимая, торжествующе закричала:
— Вот он, ваш кивер! Вам его не достать!
И, держа кивер высоко над головой, я разгуливала по брусу, до которого теперь уже никто не мог добраться, так как я подтянула вверх веревочную лестницу.
Сначала я хотела просто позабавиться, это была самая обычная шалость. Но все вокруг смеялись, с восторгом аплодировали мне; успех превзошел мои ожидания. Я потеряла голову. Меня уже ничто не в силах было остановить.
Разъярившись, молодой солдат спрыгнул со стены и бросился ко мне, расталкивая на своем пути девочек. Перепуганные сестры кинулись прочь, с отчаянием взывая о помощи.
Священник, настоятельница, отец Ларше — сбежались все. Солдат, помнится, ругался на чем свет стоит. И беднягу вполне можно понять.
Мать святая Софья приказывала мне снизу спуститься и отдать кивер. Солдат пытался добраться до меня через трапецию при помощи каната с узлами… Его тщетные усилия еще больше развеселили воспитанниц, которых хотели было удалить.
Наконец монастырская привратница ударила в набат, и через пять минут, решив, что начался пожар, к нам на помощь из казармы Сатори направили солдат.
Когда о случившемся рассказали возглавлявшему их офицеру, он отправил солдат обратно и попросил разрешения повидать настоятельницу. Его проводили к матери святой Софье. Он застал ее на спортивной площадке плачущей от стыда и своей беспомощности.
Солдату он тут же приказал вернуться в казарму. Тот повиновался, погрозив мне на прощанье кулаком. Но, подняв голову, не мог удержаться от смеха: его кивер все время сползал мне на глаза, с трудом держась на моих оттопыренных ушах.
Увидев, к чему привела моя шалость, я рассердилась и не на шутку разволновалась.
— Вот он, ваш кивер, ловите! — крикнула я и с силой швырнула его через стену, отделявшую спортивную площадку от кладбища.
— Ах ты, негодница! — пробормотал офицер. Затем, извинившись, попрощался с монахинями; отцу Ларше поручено было проводить его.