Моя любовь, моё проклятье
Шрифт:
Когда Оксана Штейн передала ей, что звонили из приёмной, мол, директор к себе срочно требует, Полина слегка удивилась. И к своему неудовольствию, разволновалась вдруг не на шутку. И так все выходные ругала себя за слабость, за то, что не получалось выкинуть его из головы.
Вела сама с собой бесплодный спор: то воскрешала в уме тот взгляд, когда ворвалась к нему в пятницу. Ох, столько там было чувств! Даже от одного воспоминания становилось тепло и трепетно. Но тут же себе и возражала: может, он просто растерялся от неожиданности?
А главный довод: были бы эти чувства,
Она поднялась на седьмой и ещё минут пять стояла у дверей приёмной, не решаясь зайти, пока оттуда не выскочила Алина — на обед, видимо, спешила. Но увидев Полину, сразу сбавила скорость, взглянула на неё недовольно и процедила:
— Ремир Ильдарович, вас ожидает.
— Я в курсе. Я иду.
Но у дверей кабинета директора она снова замерла в нерешительности.
Долматова она больше не боялась. Грядущее увольнение полностью освободило от этого страха. Больше злила собственная реакция. Дурное сердце вело себя так, будто она идёт не на ковёр к злобному, циничному и мстительному боссу, а на свидание к возлюбленному.
Настроиться всё же удалось — тут главное, уже знала, надо подумать о плохом и всякая сентиментальность сразу сойдёт на нет. Ну а плохого в её жизни хватало.
Однако Долматов ошарашил её. Сначала сообщил, что отменил приказ об увольнении, затем и вовсе позвал вместе пообедать. А в довершение ещё и извинился.
Правда, извинился как-то так, что стало неприятно, даже обидно.
«Я не хотел», — сказал.
Ещё бы добавил: «Просто напился, а тут ты подвернулась, вот и…».
А это его «неудачное стечение обстоятельств» чего стоит!
Для неё та ночь была раем, космосом, нирваной, а для него — неудачное стечение…
Правда потом она догадалась — ну врёт ведь. Не хотел он, как же! Стоило ей подойти ближе, у него такое лицо сделалось! Так посмотрел, что она поняла — ещё чуть-чуть, и он это стечение снова повторит.
Горько, конечно, что он оказался таким вот мелочным и мстительным. Пусть даже и раскаялся, пусть даже она и сама виновата. Всё равно обидно. Просто не ожидала она от него такого.
Но настоящее потрясение ждало её в больнице.
Полина всю дорогу готовила убедительные фразы, почему денег пока нет, и тут вдруг выяснилось, что есть! Она хлопала глазами и ошеломлённо молчала, пока Яков Соломонович воодушевлённо расписывал ей план лечения и перспективы.
— Риск минимален, тут можете не волноваться! — захлёбывался он эетузиазмом. — Лёгочный клапан вживляется в ткань аорты, и ничего с ним со временем не сделается. Никакого отторжения, никакой деструкции. Операция Росса, если хотите знать, лидирует в кардиохирургии по благоприятному прогнозу и вообще по всем показателям. Так что готовим вашу девочку к среде…
— Уже послезавтра Сашу прооперируют? — не веря своим ушам, переспросила Полина.
Это первое, что она смогла произнести с тех пор, как её огорошили новостью: кто-то полностью
Да ещё и, по словам Якова Соломоновича, этот волшебник захотел остаться неизвестным. А уж как она выпытывала, клялась, что не будет его разыскивать, никогда не проговорится, но старик молчал по-партизански, хоть пытай.
Уже дома, придя в себя от шока, Полина голову сломала: неужели это Назар так расщедрился? Совершенно непохоже на него, конечно, но он — единственный, кто знал, что ей необходимы деньги на операцию и единственный, кто знал, в какой больнице лежит Саша.
Хотя нет… знал ещё один человек — Хвощевский, но тот вряд ли располагал такими деньжищами. Да если и есть у него тайные капиталы, тоже как-то на благотворителя не тенят.
Тем не менее Полина ему позвонила. Хочет герой остаться неизвестным или не хочет, а ей просто необходимо выяснить, кто он.
Однако Никита её даже не сразу понял: Какая операция? Какие деньги? Какая Саша? Про что речь?
Потом его понесло: «Слушай, что ты от меня хочешь? Что пристала? У меня и так из-за тебя большие проблемы. Сто раз пожалел, что вообще с тобой связался. Так что, знаешь, оставь меня в покое, окей?».
Значит, Назар? Ну просто больше некому…
Полина его даже набрала, но он не ответил. Тогда скинула эсэмэску: «Перезвони». Не перезвонил.
Потом решила — плевать. Главное же, послезавтра Сашку прооперируют, и скоро, скоро девочка её будет здорова. Гулять будет, на детской площадке играть, летом — на речку, зимой — на санках с горки. Всё у неё будет, как у всех!
Вторник начался обескураживающе. Директор вдруг отменил планёрку. Просто отменил и всё.
Полине, по большому счёту, было совершенно без разницы, будет планёрка или не будет, но, например, Оксана Штейн сильно обрадовалась. Да и не только она. Вообще все оживились.
Полине даже интересно стало, что Долматов с ними делает на этих планёрках.
— Причём он на работе с самого утра, даже раньше Алины пришёл, она сказала, — делилась добытыми сведениями Лиза. — Сидит у себя, и только Астафьев у него торчит. Даже от кофе отказался. Что-то точно произошло!
— Ой, не каркай! — оборвала её Оксана Штейн с порога. Она, как всегда впопыхах, влетела к ним в кабинет, дала какие-то задания Анжеле и Ане, потом вдруг повернулась к Полине: — Ты же у нас с бухгалтерией контачишь? Слушай, запроси у них вот эти доки и мне занеси потом. Я у себя буду.
Оксана всучила ей бумаженцию с какими-то каракулями и умчалась, Полина и слова сказать не успела.
Вообще-то, её визиты в бухгалтерию трудно назвать контактами, но с начальством не поспоришь, особенно если его и след простыл. Так что, вздохнув невесело, она поплелась в бухгалтерию.
После извинений Хвощевского про неё, конечно, перестали сочинять откровенные гадости. Во всяком случае, больше никто не повторял, что она с ним в уборной занималась непотребством, но в целом, общее отношение коллектива к ней мало поменялось. И особенно эта нелюбовь чувствовалась в бухгалтерии.