Моя нелюбимая девочка
Шрифт:
– А это я после первого класса. Мне семь.
– Так, - задумывается он, - тебе семь, а мне значит, двадцать и я уже два года учусь в Америке.
– Упс, - прикрываю рот ладонью и краснею.
– То есть когда я только пошла в школу, ты уже жил на всю катушку и дружил с девочками?
– Ревнуешь?
– на лице играет его фирменная ухмылка.
– Еще чего!
– цокаю и закатываю глаза.
– Я же не вчера родилась.
– Не ревнуй, малыш. Меня ни к кому так не тянуло, как тебе.
– Ага, - фыркаю.
– Хорош заливать.
– Это правда…хоть ты и не веришь, - он опускает глаза и вглядывается во второй снимок, где я худющая
– А здесь ты в каком классе? Такие красивые волосы.
– Здесь мне пятнадцать.
– А мне в это время двадцать восемь.
– Да, - вытаскиваю из его рук рамку и ставлю на место, не сводя с него глаз.
– Между нами большая разница в возрасте, мы из разных миров и поколений. И когда мне будет сорок, тебе - пятьдесят три, - поднимаю руку и провожу пальцами по его волосам, приглаживая их.
– Лучше остановись, малыш, - низким голосом предупреждает он.
– Ты уже поседеешь, постареешь, возможно у тебя даже будет пивной живот. А я, - усмехаюсь, - я все еще буду выглядеть, как малолетка.
– Ведьма.
Аслан перехватывает руку и, смотря в глаза, прикладывает мои пальцы к своим губам. В этом жесте столько теплой, мягкой ласки, что я забываю, как дышать. И если предыдущие наши поцелуи после воссоединения был похожи на всепоглощающий торнадо, то сейчас он очень осторожно и бережно целует и обнимает, будто боиться разбить. Я же обвиваю руками его шею и отвечаю на поцелуй. Хочу признаться, что безумно люблю его, но останавливаю себя. Буду молчать, пока не удостоверюсь, что у него все по-настоящему.
Глава 37. Защитник
Аслан
Кладбище “Батыс” - “Западное” или как говорят в народе “Бурундайское” находится в двадцати километрах от Алматы вблизи одноименного поселка. В выходной день добраться быстро и без пробок не проблема. Честно сказать, я давно здесь не был - в последний раз год назад. Да, это был тот самый год знакомства с Ирадой - можно сказать, роковой для меня.
В городе сегодня жарко и солнечно, в машине работает кондиционер, но Ирада все равно открывает окно со своей стороны и высовываю руку, когда я топлю по трассе. Изредка поглядываю на нее и за ребрами приятно жжет, аж дух захватывает. Ее волосы развеваются на ветру, и она подставляет лицо не только ему, но и теплому солнцу в зените. И пусть она просит не считать ее маленькой девочкой, но сейчас она невообразимо нежная, тонкая и хрупкая, как ребенок, которого хочется защитить.
В горле пересыхает не то от духоты и жажды, не от от того, что уже не могу сдерживаться рядом с ней…но приходится. Вчера, в ее ванной не удержался, сорвался и с ума сошел от нее, ее запаха, вкуса молочной кожи и возбуждения на своих пальцах; от того, какая она строгая и вместе с тем страстная, чувственная и горячая. Крышу окончательно сорвало, когда убедился, что она только моя. Мне всегда было все равно, был ли у моих женщин кто-то до меня. А с Ирадой все не так. С ней я сам хочу быть первым и единственным. И она за мной это право сохранила.
– Аслан, внимание на дорогу, - усмехается Ирада, приоткрыв один глаз.
– Я и так за ней слежу, - хрипло отвечаю, крепче сжав руль.
Черт бы побрал эту физиологию. Она меня одинаково возбуждает в шортах, в закрытой наглухо пижаме с акульими зубами и хвостом, в длинной юбке и обычной футболке. У меня скоро мозги расплавятся от желания, а то, что ниже распухнет от тяжести.
–
– спрашивает она.
– Что-то как-то все уныло.
– Валяй, - даю отмашку я и она касается длинными пальчиками кнопок на панели.
Ирада быстро переключает радиостанции, останавливаясь на каждой буквально по две секунды, а на четвертой или пятой вдруг вскрикивает:
– О! “Молданазар”! Классная песня, - вопит она, когда слышит гитарные аккорды и ударные.
– Обожаю ее!
Как только вступает певец, моя девочка начинает подпевать ему на казахском. А у меня снова все в душе переворачивается. Эту песню я не знаю - отстал, видимо, от местной повестки, но ее слова - один в один моя история.
Если ты захочешь увидеть
Быстрее ветра к тебе прилечу
День или ночь - неважно
Все равно мне уже, все равно
Почему же так больно и тяжко?
Без тебя я в агонии бьюсь.
В стужу или в мороз - неважно
Если ты остынешь ко мне
Я согрею тебя одну.
Если дашь мне надежду хотя бы
Я готов для тебя на все
Против целого мира встану
Все равно мне уже, все равно*
Когда начинается соло на бас-гитаре, Ирада закрывает глаза и двигает плечами и головой в такт музыке. Она естественна и прекрасна в своей непосредственности - не такая, как все и навсегда моя. И мне все равно на разницу в возрасте и то, что она другой национальности. Я хочу быть с ней всегда.
Выкручиваю руль и сворачиваю с трассы на незнакомую улицу. Если я сейчас не сделаю этого - взорвусь. Как только торможу, она распахивает глаза и смотрит недоуменно и вопросительно.
– Не поняла? Там дорога перекрата или что?
– спрашивает Ирада.
А я сказать-то ничего не могу и просто обрушиваюсь на нее новым поцелуем. И она сама откликается, пальцами в волосы зарывается, ногтями кожу на затылке царапает, отчего мне невероятно хорошо, потому что эта девочка - чистый кайф.
Целуемся долго, пока песня не заканчивается, а после я первый ее отпускаю, снова падаю в кресло, откидываю голову на подголовник и перевожу дыхание. Ирада поправляет юбку, футболку и волосы, в глазах озорной блеск и нескрываемая радость.
– Мы вообще-то на кладбище едем, - поворачивается ко мне.
– Не удержался. Я же не железный.
Ирада тихо смеется и стыдливо прикрывает лицо ладонью.
– Ничем не могу помочь, - расплывается в улыбке.
– Жестокая, - хмыкнув, ровно сажусь и завожу мотор.
– Поехали, пока я снова не сорвался.
Через несколько минут мы добираемся до кладбища и Ирада говорит, с какой стороны ближе подъехать, чтобы долго не идти до могилы. Удивительно, но оказалось, что ее родители похоронены в том же квадрате, что и моя мама. Ирада, уже успевшая повязать платок на голову, вытаскивает из машины ведро, в который сложены перчатки, тряпка, маленький веник с совком. Перед тем, как сесть в машину, она забежала в магазин у дома и купила пятилитровую бутылку воды, которую теперь несу я. До могилы ее родителей доходим за минут десять. За черной, узорчатой оградкой аккуратно выложена плитка, а сами места захоронений засыпаны декоративным щебнем. Гранитные надгробия одинаковые прямоугольные и строгие с выгравированными полумесяцами, именами, фамилиями, датами рождения и одной датой смерти на двоих. У мамы Ирады интересное имя - Мавлюда, а папу звали Сухрабом. На мусульманские памятники не наносят фотографии, а на могилы не несут цветы, да и на кладбища в основном ездят мужчины-сыновья.