Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
Спустя десять-двадцать лет после событий я врываюсь в жизни этих художников и акционистов и вешаю на стену их памяти дорогой мне портрет.
Аламеда, Калифорния
май 2007 — июнь 2008
Заданные числа, неизвестные и свободные члены
В. Б., последнему арт-дилеру Ж.-М. Баския, выведенному здесь под маской «У. Д.», за то, что верил в магию, допускал существование невозможного и не опускал рук
I
Херцог!
Дорогая
все, что ты говоришь, так ирреально, что просто не укладывается в моей голове. Получается, что наш мир так тесен, что все мы каким-то образом знаем друг друга. Твой приятель Сергей, этот веснушчатый ветреный киновед, вытряхивающий из рукава героев моей юности, с которыми он ел, пил, спал, танцевал в диско и т. д., встречается с Херцогом! И Вернер Херцог теперь обитает в Районе Залива! А в местном кинотеатре тем временем идет кинолента «Херцог съедает ботинок»!!
Помнишь, я рассказывал тебе, что в конце семидесятых годов посмотрел несколько фильмов Херцога в «Пасифик Архиве» и даже встретился с ним несколько раз? Твой любимый режиссер Эррол Моррис тоже часто там появлялся. Тогда я был безработным и — прости за каламбур — беззаботным. Я даже присутствовал в помещении театра, когда Лес Бланк снимал Херцога, пробующего свой ботинок на зуб…
Помнишь, я говорил, что в студенчестве переводил херцоговское Von Gehen im Eisна английский язык? Это документальная повесть, название которой в переводе на русский означает «Ходить по льду». В то время я сам, несомненно, занимался хождением по тонкому льду — так мне казалось (да и сейчас: жена случайно обнаружила квитанции за антиквариат, что я тебе подарил, и все теперь нараспашку — так вроде выражаются русские?). Вот неожиданно вспоминаю: я был молод, после окончания университета, как и отец, трудился на оборону, как-то пришел в магазин и, не расслышав, сколько стоят ботинки, махнул рукой — «я заплачу!» А стоили они четыреста долларов. Наконец, у меня был «Корветт». Не смотри косо на мое куцее, купленное на Украине пальто на два размера больше, чем мое хотя и не спортивное, но способное на многое тело — когда-то я был модником, да и каким!
Помнишь ли ты мой рассказ о том, как я передал законченный перевод «Тонкого льда» Херцогу лично при встрече и потом, два месяца спустя, с замиранием сердца услышал, когда телефонировал ему в Мюнхен из Беркли, что он «не нашел мой перевод с немецкого достаточно поэтичным»! Из-за этого сокрушительного удара, из-за этой пошлой пощечины, я отрекся и от искусства, и от литературы, и не прикасался к ним в течение двадцати лет (за время которых успел дважды разочароваться в любви и трижды в детях — не удивляйся этому прибавлению единицы, я только что отвез жену в роддом!).
В прошлое воскресенье, подталкиваемый твоим придыхательным упоминанием имени «Херцог», я вытащил из картонной коробки (сберегающей под плексигласом пыли кассеты с растворившимися во времени записями; покрытые старческой пигментацией зеркала, в которых отражался кто-то, кому не подаю больше руки; расхлябанные рукописи, так никогда и не превратившиеся в тугие книжки) свой перевод, и обнаружил вместе с ним четыре письма, в которых четверо не знакомых друг с другом издателей объявляли мне, что никогда не читали чего-то более восхитительного, чем мое переложение с немецкого на английский язык, и я понял, что могу зарыдать.
Перечитав
Сейчас, когда я узнал от тебя, что отвергший «Лед» Херцог живет теперь не в Германии, а здесь, в Районе Залива, так близко, я почему-то взбешен. Возможно, что он должен опасаться меня больше, чем когда-то боялся своего безумного неподконтрольного подопечного Клауса Кински.
Знаешь фильм, где Кински снимался с индейцами из Перу? По ходу действия они должны были его укокошить, но Кински так раздражил Херцога, на съемочной площадке бросаясь на него и грозясь задушить, что эти индейцы, больше всего ненавидящие кричащих белых людей, предложили Херцогу убить Кински на самом деле! Так что, в той сцене, когда он обедает на корабле и они сгущаются вокруг него — полуголая, вооруженная толпа дикарей — над ним нависает настоящая, а не киношная смерть. Я ощущаю вес промотанных лет.
В то же самое время, если бы он одобрил тогда мой перевод и я всецело и бескорыстно посвятил себя литературе, я никогда бы не научился нырять и не смог посетить далекие диковинные острова, устроившись по знакомству на фирму, финансово позволяющую преследовать мои истинные цели и страсти (формирование коллекции книг писателя N, помощь его музею в городе на Неве, изучение русского языка) — и не встретил бы, дорогая, тебя.
Глядя с какой-то извращенной стороны, с помощью искажения логики в «колодец прошлого», я говорю себе, что должен быть благодарен этому гениальному режиссеру.
Я иногда спрашиваю себя, удивился бы он, узнав, что косвенно ответственен за то, что пикирующийся с судьбой, пишущий про пикантность запретной любви писатель N — при помощи моих музейных даров — символически возвратился в Россию? За то, что я издал уже пять твоих монографий? За то, что, вместо того, чтобы стать писателем или переводчиком, превратился в коллекционера и мецената, аккумулировавшего у себя дома драгоценные копии и россыпи книг?
Прости меня за эту несвойственную мне «пушистость», как у нас говорят. Меня просто переехала телега собственных чувств. Увидимся в этот вторник.
Твой Т
II
Джон Синклэр
Известна песня Джона Леннона про Джона Синклэра.
В этой песне, пропетой перед многотысячным залом в 1971 году, «битл» Джон Леннон обращается к предержащим властям с требованиями выпустить из тюрьмы диджея, менеджера панковской группы и лидера политического движения «Белых пантер» Джона Синклэра.
Вполне в духе своего времени «Белые пантеры» выступали за «очистку планеты, свержение капитализма, освобождение политзаключенных, рок-н-ролл, наркотики и уличный секс».