Моя профессия спаситель
Шрифт:
— Я свинья, — совсем тихо пробормотала Сатор.
— Извини, не расслышал.
— Говорю, не желаю я пледов с глинтвейнами, а хочу в оперу. Слушать меццо-сопрано.
— Ани, — Саши, упорно глядя на дорогу, легонько погладил ее руку в перчатке, — не надо меня жалеть. И через силу пытаться сделать приятное тоже не надо.
— Тебе не надо, а мне надо? — вяло возмутилась Анет.
— По-моему, к слабому полу из нас двоих все-таки ты принадлежишь, — снова улыбнулся Саши. — Хотя со стороны может и по-другому казаться.
Сатор хотела было съязвить по этому поводу, но
Свинья — она свиньей и помрет, могила не исправит. Вот есть же человек! Любит, хотя с достопамятного вечера о чувствах не заговаривал и на нее давить не пытался. Заботится, но совсем опекой не душит, чувствует, когда надо в покое оставить и ведь на самом деле оставляет. Руки не распускает и ни на что не намекает, видно, ждет, когда сама дозреет. Ухаживает: без цветов не появляется, культурная программа такая, что качаться остается. Что ни день, если не шоколад дарит, так корзиночку ландышей — это почти зимой! А недавно прислал коробку дорогущего чая и мешок просоленных сухарей. И плед подбитый лисой купил, но Ани не отдал, сказал, что будет лишний повод его навестить.
Ну вот что ей, свинье, надо? Страстей неземных? Мало было, еще хочется?
— Знаешь, мне сегодня в полиции сказали, что тех бандитов, что на нас с Нелдером напали, натравила его бывшая женщина, — сказала непонятно к чему, выводя пальцем по прохладному запотевшему стеклу узоры.
— Зачем? — не удивился, а на самом деле уточнил Саши.
— Не знаю, — пожала плечами Ани. — Наверное, хотела меня отвадить. Или просто избавиться.
— Тебе ее жалко?
— Другой бы спросил, не страшно ли мне, — усмехнулась стеклу Сатор. — Или начал успокаивать, говорить, что сволочей жалеть незачем. Ну хотя бы сказал, мол, все хорошо, а дальше станет только лучше.
— Зачем? Все действительно хорошо. У нее к тебе теперь никаких претензий быть не должно. По темным подворотням я тебя таскать не буду и самой таскаться не дам. На счет успокоения… Покажи хоть одного человека, на самом деле успокоившегося, после того, как ему это посоветовали, — Саши хмыкнул, крутанул головой — фонарь, мимо которого экипаж проезжал, бросил от взъерошенного вихра дикую вытянувшуюся тень. — С жалостью, конечно, посложнее. Но, думаю, та дама действительно жалости заслуживает.
— Почему?
— А на такие поступки просто так не идут. Либо этот человек совершенно больной, либо отчаявшийся, то есть неспособный получить чего хочет нормальными… методами. И вряд ли у него что-то хорошее вот так выйдет.
— Мудрость гоблинов? — Анет попыталась улыбнуться, но, кажется, гримаса вышла попросту жалкой.
— Простая наблюдательность.
Саши зачем-то подрулил к тротуару, ящера придержал.
— И зачем мы остановились?
Кремнер, содрал с носа очки, на амулет их повесил, развернулся к Ани обреченно-решительно. Ей подумалось, что он сейчас с поцелуями полезет или еще с чем-нибудь, сейчас совсем неуместным. И от мысли этой стало вконец тоскливо, а еще одиноко так, будто она посередь ночной степи оказалась.
— Потому что ты сейчас заплачешь, — заявил гоблинолог и лицо у него стало… На плаху с такой физиономией ходить, а не в экипаже посередь Кангара сидеть. — А я не знаю как, не умею успокаивать и вообще… Хаос, что я несу?!
— Чушь ты несешь! — заявила Сатор. Желание разрыдаться, а ведь слезы уже переносицу подпирали, моментом исчезло. Зато удержаться и не расхохотаться оказалось очень сложно.
— Я дурак? — с непередаваемой безнадегой спросил Саши.
— Нет, ты самый замечательный человек, — горячо заверила Анет — и все-таки расхохоталась, да еще как! До слез и судорожных всхлипов.
— Это истерика? — тихо и совсем неуверенно предположил гоблинолог.
— Ты все-таки дурак! — едва сумела выдавить Ани.
— Ну я же говорил, — покаянно кивнул Кремнер.
— Так, все, — Сатор, подхихикивая, утерлась рукавом. — Вези в оперу, думаю, мы еще успеем. Только с одним условием: потом ты меня накормишь. Я есть хочу, как стая волков. Леди, на кого я похожа! — ахнула Анет, вспомнив про лицо, которое она так старательно рисовала, и утирание рукавом.
— Если скажу, что на самую прекрасную женщину в мире, поверишь?
— Ты льстец, причем не слишком умелый, которому два шага до откровенной пошлости.
— А если ты смахиваешь на поросенка, сунувшего пятак в краску? — выдвинул новую версию Саши, разбирая хвосты амулета управления.
— Хам! — возмутилась Анет.
— Тогда так: на мой, конечно, совершенно субъективный взгляд, ничего непоправимого не случилось.
— Хам два раза!
— Ну, леди, на вас не угодишь! — посетовал Кремнер, выруливая на дорогу.
— Да, я такая! — гордо объявила Сатор. И, застеснявшись, полезла в сумочку за малым «ремнабором». К сожалению, с головой нырнуть в крохотный ридикюль никак не получалось. А как поправлять «поправимое» при мужчине, Ани понятия не имела.
Глава 16
Утренние конференции на СЭПе никто не любил. А какой интерес слушать, как ты неправильно работаешь, если только что смену отпахал? Тем же, кто с утра пришел, и вовсе не до нравоучений: кофейку бы дернуть, да галопом на вызов, а необходимость на этой треклятой конференции зевать отнимает возможность кофе попить, сразу выдергивает с выволочки, да к страждущим и недужным. Проводить же такие сборища мука мученическая: сначала всех пытающихся сбежать вылови, заставь уговорами и совершенно неисполнимыми посулами в зал согнать, а потом талдычь себе о никому не нужном под мерное посапывание одних и раздраженный бубнеж других. Причем бубнеж этот к обсуждаемому никакого отношения не имеет.
— Представляешь, меня в диспетчерскую посадили, — шепнула Ани брюнетка с мундштуком. Никакого мундштука сейчас при ней не было, зато имелась повязка на ноге. — Щиколотку вывихнула, чтоб ее! Решила молодость вспомнить, с кавалером на каток отправилась, корова.
Сатор в ответ промычала что-то маловразумительное, но вполне сочувствующее.
— Не на больничный же уходить? Да и под конец года подзаработать хочется. Ну и уговорила, посадили вызовы принимать. Зато теперь знаю, почему у нас все диспетчера призраки. Живой после третьей смены в петлю полезет.