Моя профессия спаситель
Шрифт:
— Тебе не кажется, что все это отдает откровенным идиотизмом? — помолчав, поинтересовался «корсар».
— Отдает, — не стала спорить Ани, — поэтому предлагаю дальше не продолжать.
— Объясни, по крайней мере, на что ты так разобиделась! Ну так, на будущее.
— На будущее? — Пальцы Сатор, по-прежнему в кулаки сжатые, от злости аж судорогой свело и, кажется, щека дернулась. — Ну хорошо, на будущее. Ты мерин, Нелдер, эмоциональный мерин. То есть выхолощенный жеребец. С первого взгляда конь конем, а по сути…
— Не помню, чтобы ты жаловалась, — обозлился «корсар».
— Нет, —
Сатор сделала оторопевшему «корсару» ручкой и побежала вниз по лестнице, едва не срываясь со ступенек.
Кто скажет, что романтика — это плохо? Разве что невеста, чей жених в день свадьбы решил взгромоздиться на конную статую императора Карреда III, как известно, самую высокую в Кангаре, а, значит, и во всем государстве. Залез он — жених, то есть — не просто так, а со смыслом, хотел о своей любви всю столицу оповестить. По крайней мере, так пояснили угорающие от хохота дружки. В общем, поступок трогательный, а где-то даже и героический. Одно плохо: на голову императора, между прочим, отлитого не из бронзы и даже не из чугуна, а по новой моде обшитого стальными листами, парень-то залез, а вот обратно никак.
Но, окрыленный любовью, собственными подвигами и, наверное, не хилым количеством вина, чудик, в смысле герой, попыток слезть самостоятельно не бросал. А от неимоверных усилий вспотел. Да еще, видимо, в какой-то момент едва не сорвался, пузом проехался по щеке достославного императора. Пиджак и рубашка на женихе распахнулись или пуговицы отлетели, что ли? Только вот на дворе же не весна красная, морозец вполне серьезный стоял. В общем, итог закономерный: висел герой, судорожно вцепившись в край императорской шляпы, животом прилипнув к венценосной щеке, и орал блажиной, поочередно взывая к маме, Близнецам и требуя себя немедленно снять.
Понятно, такое развлечение кангарцам не каждый день видеть приходилось, да и свадебный кортеж был богатым, большим. Народу у подножья злосчастного памятника собралось немало, потому и атмосфера царила такая праздничная, ярмарочная. Только невесте, рыдающей в три ручья на ступеньках и утирающей сопли фатой, было как-то нерадостно.
Впрочем, смех смехом, а сорвись романтик — и кости его пришлось бы собирать долго. Висел он высоковато, да и постамент гранитом выложен. Но в беде несчастного, конечно, не оставили. Городовые прискакали, место происшествия оцепили, толпу на безопасное расстояние оттеснили, порядок навели — помогли, чем смогли. А там и пожарные подоспели. Когда Ани приехала, они уже лестницы налаживали, собираясь бедолагу снимать.
— Ну, дела! — протянул саторовский водитель, по кошачьи нашкрябывая за волосатым ухом. — Эк его угораздило-то.
— Любовь, — глубокомысленно заметил пузатенький городовой, поспешивший на встречу СЭПовской карете.
Видимо, толстячок тут за главного был
— Любовь — это, конечно, прекрасно, — согласилась Ани, — только нас-то зачем вызвали?
— Положено, — насупился представитель власти. — А ежели он скребанется?
— А если не скребанется?
— Всякое случается, — не пошел на попятную городовой. — Опять же, пузом малец прилип. Обдерется, когда снимать будут.
— Сильно прилип?
— Да нет, больше перетрухал, — не стал врать городовой. — Но медицина на месте происшествия должна быть обеспечена должным образом! — добавил непримиримо.
Анет подумала, подумала, но дальше спорить не стала. В таких лучше всего армейская логика помогает: солдат спит — служба идет. В смысле, чем меньше дергается врач, тем спокойнее вызов.
— Ладно, пойду, обеспечу должный уровень медицины, — проворчала, доставая укладку.
— Куда это ты? — насупился водитель. — Холодно там.
— У тебя то темно, то холодно. Послушаешь, так из кареты вообще вылезать не стоит.
— Ну! — покивал дядька Ретер, обрадованный аниной сообразительностью.
— А людей спасать?
— Без тебя спасут, — хмыкнул лысый, — тоже мне, спасительница нашлась.
И с ним Сатор спорить не стала, поволокла чемодан к всхлипывающей невесте.
Анет накапала в раскладной стаканчик успокоительного, протянула «счастливице». Конечно, такие зелья стандартной укладкой не предусмотрены, потому как не лечат ничего, но порой очень выручают, обычно помогают с чересчур нервными родственниками справиться.
Невеста от снадобья не отказалась, махнула, как водку, занюхав измочаленной фатой.
— Идиотка! — выдала гундосо, но очень эмоционально.
— Я? — тяжко поразилась Анет.
— Я! Мы ведь уже в храме побывать успели и в мэрии, — новоиспеченная жена длинно всхлипнула. — И что мне с этим кретином теперь делать?
— А вы раньше не замечали, что он… — Сатор попыталась сформулировать свою мысль как-нибудь помягче, но не получилось.
Поэтому она предпочла фразу совсем не заканчивать.
— Замечала! — в сердцах выкрикнула невеста. — Все его тянуло куда-то! То на фонарь залезет, то на дерево, вроде как яблок мне надрать. Только я ведь, дура, думала, у него это от любви! Пройдет потом.
— Любовь пройдет? — невесть зачем уточнила Ани.
— Идиотизм! Станет, как все, на диванчик ляжет с газеткой, я ему котлеты жарить бу-уду, а он… — Счастливица снова завыла, уткнувшись лицом в фату.
— Мама! — басом заорали наверху.
Сатор глянула — вопил жених, которого пожарные уговаривали отцепиться, наконец, от императорской шляпы и отдаться в их нежные объятья.
— Я тут, сыночка, — мячиком запрыгала в толпе кругленькая тетка. — Не бойся, маленький! Слезай! Сейчас домой пойдем, у нас столько всего наготовлено: и пирожки твои любимые, и салатики. Ты слезай, слезай, — женщина размахивала руками, будто утопающий. — А стервь свою, селедку сушеную, ты бросишь, и все у нас складно пойдет. Ты слезай только!
— Видали? — возмутилась невеста, даже рыдать перестав. — Я же еще и виновата! Она идиота вырастила, а я виновата!
— А не ты ему плешь проела? — отозвалась какая-то девица, стоящая с краю толпы. Анет, показалось, что она гораздо больше на сушеную селедку смахивала, чем молодая жена. Правда, мнение свое Сатор при себе и оставила. — Все тебе не хватало чего-то, все чувства показать требовала. Вот и получай.