Моя профессия спаситель
Шрифт:
Почему все кончилось? Ну почему? Куда подевалось именно то лето, и голенастые лисята, и его глаза, которыми он видел ее?
— У моего брата проблемы, — ответила, глядя на черные тоненькие липки.
— У твоего брата вечно проблемы, — ответил Нелдер по стариковски ворчливо.
— То есть помогать ты не собираешься?
— Нет, не собираюсь. Тебе — с дорогой душой, чем смогу. Ему нет.
О да, что такое помощь Нелдера, ей известно! «Ты не беременна, случаем?» — вопрос, заданный эдаким игривым, даже шутливым тоном. Таким тоном, что она на следующий же день пошла
Что же не помог, Кайрен? Где было твое хваленое рыцарство? Ты ведь знал, хоть и весьма успешно претворялся обыкновенным тупым мужиком.
А, может, не стоило быть сильной, самостоятельной и независимой женщиной? Может, нужно было прицепиться безвольной пиявкой, как эта Бараш, замотать в кокон соплей, слюней и собственной беспомощности? Ведь у девчонки только молодость и все! Ни красоты, ни ума, ни опыта. Всего лишь молодость.
— Ты только за этим пришла, за брата просить? Так тут я не помощник. Даже если б и хотел, не знаю, чем.
Это хорошо, очень хорошо. Значит, в то дело лезть не будет, не узнает, как она… Хотя так даже думать нельзя! Она невиновата, она-то объяснила этим придуркам, что и как надо делать. Четко и ясно сказала: Нелдера пальцем не трогать, только девицу! Брат и вправду вечно связывается ни пойми с кем.
— Да нет.
Лиса отвернулась от окна, присела рядом с Кайреном на кровать, провела ногтями по его виску, над ухом, как он любил. Нелдер поморщился, встал, пересел на стул, развернув спинкой к ней — словно щитом загородился.
Надо сделать вид, что ничего не заметила. Она это умела — не замечать. Научил.
— Говорят, твоя Бараш увольняться собирается, — забросила удочку, закуривая.
Когда-то Кайрен говорил, что она шикарно курит, сексуально очень.
— Добилась своего? — криво усмехнулся Нелдер.
— Ты о чем?
— Вот только не надо, — поморщился, будто у него зубы болели.
— Ну не надо, так не надо. Что ж ты ей не помог?
— А мне нужно было тебе шею свернуть? — хмыкнул, прочесав пятерней по волосам ото лба к затылку, опять в пол уставился. — Иначе бы ведь не успокоилась. Хотя, может и стоило, — пробормотал.
Это «может и стоило» хлестнуло пощечиной. Даже хуже пощечины — словно грязной тряпкой в лицо залепили.
— Зачем ты так? — промямлила беспомощно, — я же люблю тебя, — сказала уж совсем ненужное, лишнее, запретное, — всегда любила!
— А ты меня спросила? — обозлился Нелдер, глянул исподлобья. — Может, мне такая любовь не нужна?
— Ну а чем плохо? — вот теперь все как надо — легко, свободно, иронично. Ну а сказанное… Шутка, всего лишь не слишком удачная шутка. И откинуться назад, чтобы юбка задралась, приоткрыв край чулка. Ее ноги Кайрену тоже нравились. — Обязательств никаких, я тебя ни о чем ни только не спрашивала, но и не просила. Всегда к твоим услугам, на все готовая.
— Не просила, говоришь, без обязательств? — Нелдер зло прищурился, но по-прежнему в пол смотрел. — Ну да, как тот банк: даешь и даешь, даешь и даешь. А потом разом все спрашиваешь, с процентами. Ах, зачем ты со мной так! Ах, я же тебя люблю! Получается, я тебе обязан по самое небалуйся, так, что ли?
— Развернуть свой ответ не можешь, а то не слишком понятно.
— У тебя не только с совестью плохо, но и с пониманием?
— Нелдер, ну сколько можно? Я тебе сто раз говорила: ничего подобного и близко не было, я тебя люблю.
— А я тебе сто раз говорил: мне не нужна ни ты, ни твоя любовь.
— Ты никогда ничего подобного не говорил.
Она села, невесть зачем подтянула собственную сумочку, брошенную на кресло, открыла: кошелек, платок, записная книжка. И все это не имело никакого значения — внутри замерзшая груда мусора, стыдливо припорощенная снежком. И жалкие обломки тоненьких веточек.
— Хорошо! — рявкнул Кайрен, сжав пальцы так, что костяшки побелели, кожа натянулась. — Говорю сейчас. Ты. Мне. Не нужна. Это ясно?
Пилочка для ногтей кольнула ладонь, но эта боль показалась далекой и не настоящей. Разве черным веткам может быть больно?
Почему же так больно?
— Я спрашиваю: это ясно? Впрочем, можешь не отвечать. Просто уходи.
Кто-то кричал. Он? Она? Ладоням стало горячо и мокро. Почему? Кайрен смотрел на нее, но не видел, потому что она всего лишь пустое место. Разве можно стать из-за одной ошибки пустым местом? А как же лето, лисята и солнце в лужах?
Кто же все-таки кричал?
Пилка выскользнула из мокрой ладони, с неожиданным грохотом, будто из чугуна отлитая, упала на пол, подпрыгнула и замерла — уже навсегда.
___________
[1] Вязки (здесь) — ремни, средство фиксации.
[2] Валух (валах) — кастрированный баран
Глава 17
Звонок в дверь, когда на дворе глухая ночь стоит, никогда и ничего хорошего не обещает. И даже если в чужом доме находишься, то есть это «нехорошее» к тебе никакого касательства не имеет и иметь не может, все равно нервы дергаются перетянутыми струнами. А уж если осталась ночевать у мужчины, который твоим мужем не является пусть из добавлением «пока», приступа паники не избежать. Под этот звонок обязательно взорвется в голове огненным шаром если не вполне определенное: «Жена!», то хотя бы обобщенное: «Тот, кто считает, что меня здесь быть не должно!». А таких много: его родители, собственные родители, братья-сестры, бывшие и не слишком бывшие возлюбленные.
В общем, пока Саши дверь открывал, Сатор не только платье натянуть успела, не забыв о нижнем белье, но и волосы в узел стянула — с такой-то оперативностью, да в армию.
— Ани, подойди, пожалуйста, сюда, — голос гоблинолога звучал, мягко говоря, удивленно, — к тебе пришли.
— Кто?
Вопрос был также уместен, как, например: «Ты спишь?» — заданный часов в пять утра. Наверное, поэтому Кремнер ничего и не ответил.
Анет выскочила в прихожую, по инерции едва не пролетев вперед — пришлось даже за руку Саши хвататься — и уставилась не визитершу. Посетительница, кажется, появления Сатор вообще не заметившая, чуть нахмурив брови, изучала рисунки, щедро украшавшие стены.