Моя профессия ураган
Шрифт:
Я поймала его руку и положила себе на грудь, прижав ее к себе. Маленькая, детская, она полностью исчезла в его большой руке, и твердые рубцы его рабочей шершавой ладони смешно щекотали нежную, шелковую кожу… Было так смешно и спокойно. Не знаю, почему Шоа говорила, что от этого тяжелеет внизу живота.
Мне же было легко. От этого только воспаряло сердце. Не малейшего вожделения не пронеслось по мне. Только сознание того, что ему это должно быть приятно, и радость, нежная радость от его руки…
Сама я кончиками пальцев легко водила по могучим мышцам его спины, ощущая их чудесную мощь и чувствуя, как они сжимаются вокруг меня. Полтора метра в плечах, это здорово…
Голова отчаянно кружилась. Я плохо все понимала,
Радом попытался убрать руку с моей груди, но чувствовалось, что это маленькое действие далось ему трудней, чем весь бой с дожутами.
— Не надо было бесцеремонно сдирать с меня одежду, — мстительно сказала я, прижимаясь изо всей силы своей нежной кожей к его груди и расплавляясь, обмякая вся от этого ощущения. Было так нежно и свежо. Будто я нашла частицу себя… Он застонал, будто ранен…
Рядом фыркнула лошадь.
— Не нравится мне здесь что-то, — встревожено сказала я.
— Ты чувствуешь опасность?! — он мгновенно сел, выхватив меч, готовый защищать меня.
— Да нет, — сказала я. — Просто на земле опасно. Мои лошади могут убить меня ночью, если я буду сильно пахнуть тобой. Я никогда не спала рядом с ними на земле, только в седле. Одна из них такая злюка!
Он улыбнулся.
— А, это дело поправимое!
— Не отходи от меня! — предупредила я, оглядывая деревья в поисках вершин.
Только не зная, как туда сейчас забраться.
— Это тоже поправимо! Но если ты думаешь, что я буду всю жизнь держаться за чью-то юбку и прятаться за ней, то ты глубоко ошибаешься.
— Под нее поместятся разве только твои громадные лапищи, — сказала я, непроизвольно автоматически представив, как бы это было бы прямолинейно. Он ведь такой огромный! Но вдруг, поняв, что я сказала, мучительно заалела.
— К тому же юбки сейчас нет, и тебе пришлось бы всю жизнь держать руку на моем бедре, поскольку за его гладкую и эластичную кожу и железные мышцы ты не ухватишься, — разглядывая свои голые ноги, поспешила я развеять нечистые помыслы.
И прикусила язык от злости, став красной как буряк, — такие подлости вырываются! Нет, я точно больна чуток.
Но он только качнулся ко мне.
— Ты не валяй дурака, шестнадцатый труп тут ни к чему! — суровым строгим голосом предупредила я. И вдруг воскликнула: — Ты ранен!
— Чепуха, — отмахнулся он. — Я тэйвонту!
Но я все-таки в отместку стащила с него одежду и зашила раны.
— Ты что-то не там зашиваешь! — воскликнул он.
— А я и не зашиваю! — обиделась я. Я восторженно ласкала руками эти громадные, но гибкие и гармонично расположенные мышцы плеч, стоя сзади его. Треугольник спины был просто потрясающе красивым, могучим и широким. Ничего низкого, только легкость и восторг в сердце… Все кричало во мне от гордости… Он мой!!!
— Хватит на сегодня, — Радом поймал мои руки и посадил на колени.
— Ты все время забываешь, что я голая! — возмутилась я, отчаянно прижимаясь к нему. — Нельзя ли повежливей! И зачем было полностью снимать платье?
— Порезы все равно шли ниже бедра. И потом оно промокло от крови. Да и разрезы в нем такие, что туда свободно проходит моя рука. Так что оно тебе не зачем.
— Твоя рука свободно могла пройти и под юбку, это не аргумент… — опять ляпнула я, правда уже не так ужасно.
— Если ты еще будешь меня провоцировать, то ты станешь моей женой здесь же и сейчас, и ничто тебя не спасет.
Я счастливо улыбнулась.
— Хотела бы я посмотреть, что бы я сделала с тем, кто мешал бы мне… Почему меня так тянет к тебе? Я, наверное, бесстыдна, да? — спросила я, целуя его и вытягиваясь на его руках в струнку. — Ты же сказал, что мы женимся… Я и сама не знаю, что со мной творится. Я не испытываю похоти от твоих рук, но мне очень радостно, что они там… Слово чести, ты первый в моей жизни, с кем я так разговариваю… — бессмысленно болтала я без умолку, пытаясь удержать в сердце светлое чувство. — Может это оттого, что ты со мной скоро будешь делать я и становлюсь бесстыдной уже сейчас? Ведь с того момента, как мы поженимся, естественность и закон изменятся для меня. Теперь стыдным будут не чужие руки, коснувшиеся того, что укрыто от нескромных взоров, а отсутствие их там, где их присутствие назначено природой. Девчонка, всю жизнь ребенком спавшая одной, теперь до конца жизни будет спать с другим, и не только спать, но и допускать его туда, куда казалось стыдно. Но теперь стыдно, если муж тебя не любит и не спит с тобой. Для девчонки меняется закон, образ физического бытия, может потому и придуман обряд, чтоб легче провести чистые души через этот момент, не допуская губительного влияния разврата? Иначе искренне, сильно влюбленные не решились бы преступить эту грань? Может, обряд, это разрешение для любви? Чем мощнее, подлинней любовь, тем она чище и тем труднее представить им себя в этой роли, ибо любовь выявляет сознание. При мысли о любимой в роли жены чистому сердцу сам ты кажешься нелепым и сами помыслы не умней курицы, мечтающей об орлином полете. Вот для этого и создан обряд, чтобы облегчить двоим переход в новое физическое бытие их тел как естественное? Ибо природа ставит запрет для спонтанного соединения, чтоб не было разврата. Хотя и зарождение естественно, особенно в браке, когда они уже и телесно слиты. Когда естественным будет кое-что, о чем ты даже не могла думать без краски раньше?
Просто естественное, желанное бытие? Любовь не вожделение, она спокойна и естественна, любовь это когда рука любимого на твоей груди просто радостна?
— Философ, — ласково сказал он, целуя меня.
Я радостно улыбнулась…
Потом изменилась…
Улыбка осталась лежать внизу…
Глава 52
Все изменилось в долю мгновения, и особенно я, что мне самой было неприятно.
Но иначе я не могла.
— Опасность! — пронзительно холодным, профессиональным голосом вдруг резко крикнула я; холодным голосом, в котором уже не слышалось ни одной нотки, звучавшей перед этим. Вскочил на ноги уже другой человек, не имеющий ничего общего с прежней, властно зовущий коней и отдающий Дару и его банде холодные, четкие, безжалостные приказы убивать… Точным толчком отправив Радома за камень, я мощно выстрелила второй нож в один из кустов, неведомым образом уже оказавшись сама рядом с ним, как вспоминал потом ошарашенный Радом. Второй, потому что первый я метнула еще до того, как произнесла слово, просто на смутное серое чувство. Говорили, что я вгоняю нож с восьмидесяти метров полностью в дерево по рукоятку с скоростью и силой арбалетного болта…
Трое в таких же черных масках не успели одуматься. Одному я размозжила голову камнем, второй опрокинулся от удара пробившего его череп метательного клинка, а третьего, напряженно кружившего вокруг меня, убил налетевший сзади Дар, который помчался дальше на следующие кусты. Мало того, что его метало из стороны в сторону, чтоб не стать жертвой метательного оружия, так он еще применил знаменитый фокус — перед самыми кустами вдруг перекувыркнулся, будто упал раненный, и ударил кусты всеми своими копытами с налету. Оттуда с воплем вылетел человек, которого тут же добила несшаяся с другой стороны Белочка.
— У них, как у тэйвонту, здорово распределены роли! — восхищенно сказала я подошедшему Радому, стреляя из арбалета погибшего черного в дальние кусты.
Оттуда послышался вопль. Мигом кончившийся с прибытием Дара. Как раз туда и скакавшего.
Я хладнокровно зарядила арбалет еще раз и выстрелила в еще раз в черную скалу.
Оттуда с криком свалился человек, мучительно цепляясь за камни. Я выстрелила еще раз, и он затих.
Кони с фырканьем проверяли ближайшие кусты, куда я метала ножи, и что-то топтали там.