Моя профессия ураган
Шрифт:
Напомню — мне всего пять лет. И они странно глядят на меня, не выдерживая взгляда моих суровых и взрослых глаз.
…Потом остаюсь только я и Радом — все уже ушли. Я раскрасневшаяся, мокрая, в стареньком рабочем костюме, который на меня велик. Он взят у одной из люты, а я стремлюсь, чтобы было абсолютно точно отработан каждый поворот, каждая мимолетная фаза приема, каждая крошечная деталь. Я добивалась не просто совершенства, а абсолютного совершенства каждой отдельной мелочи, каждой составной приема, оттачивая те буквы и слова, из которых складывается речь, до невозможности. Чтоб в бою я могла спокойно говорить, не думая о буквах и словах. Читать стихи. Уже Радом отправился ужинать, а я все кручу. Тупое, самозабвенное упорство, когда все остальное словно исчезает кроме цели. Только цель значит для меня больше
Полотенце в седьмой раз мокрое от пота — его приходится выкручивать и вешать, чтоб просохло, пока я тренируюсь… Все еще тренируюсь, хоть уже никого нет, кроме меня и вернувшегося усталого Радома.
Не получилось? В чем же дело? Надо понять причину. Еще раз. И снова неудача. И я в сотый раз снова анализирую и вызываю в сознании движение, в тысячный раз прокручивая его и в уме и наяву. Опять неудача? Что-то не то? Вот снова…
Иногда даже в конце говорю себе: нет, сегодня не выйдет, устала. Покорно склоняюсь к полотенцу, прохожу. И вот: дай-ка я еще раз попробую. Последний.
И опять что-то не получается, что-то не дает покоя — нет совершенства.
Уже вслух говорю тонким голосом:
— Довольно, не могу больше. Не выйдет. Трудно даже ходить… Ну еще раз, последний.
И так до тех пор, пока не получится, не выйдет, до кровавого пота.
Говорят, что я безжалостна к себе. Но, по моему, безжалостен тот боец, который в бою окажется хуже противника. Вот уже беспощаден к себе, дурак!
Радому приходилось просто утаскивать меня с площадки. А потом мыть и с ложечки кормить, потому что я сразу валилась спать. А я валяюсь без сил, в тумане усталости слушая разговор тэйвонту и заставляя себя напрягать внимание и наблюдательность даже сейчас, оценивая все окружающее, несмотря на боль и усталость.
— …Это не человек, а крошечный дьявол, — воскликнула тэйвонтуэ. — Как можно быть настолько беспощадной к себе?
— Зато не ты ей, а она тебе заехала сегодня ногой в морду, — хладнокровно заметил Радом. — Да, она гений боя, как в музыке или рисовании. Но это не само приходит, как не становятся сами по себе гениальными художниками или композиторами. Она прежде всего гений тренировки… Я вообще заметил, что довольные ученики во всех искусствах всегда манерны — нашла пошиб, внешний вид приема, и на нем успокоилась… Особенно художники… И не отточила его до остроты меча. Получается — и хватит… Не гений, а так — посредственность. Ибо посредственность это халтура. Это не достигшее высшего выражение, остановленное на пол пути до победы. И сколько их, не достигших подлинного, великого Мастерства! Мне много пришлось видеть учеников — и их самая большая ошибка была в том, что они все говорили — "потом" — они все отдаляли трудность задачи, как бы закрывая глаза и волю на то, что именно надо было сейчас, тут же атаковать, взять, победить… Не переносить на потом, а именно сейчас достигнуть. Кровью! Учитесь достигать совершенства в малом, достигать сейчас, не откладывая на потом… Посмотрите Эльфа даже в самом начале работы, первичные задания — и вы увидите, как серьезно и строго относится она к движению. И потому сейчас она берет на прием даже меня. А ее только что разученный самый простецкий, неважный поворот?! Чтобы двигаться так в самом простом черновом движении, нужно ах как серьезно поработать! Видела б ты, как она настойчиво делала она самые простые упражнения… Нельзя думать, что талант — вышел на ринг в первый раз и тут же победил сотню бойцов — так не бывает. Даже композитор знает, что невозможно в первый раз в жизни сесть за клавир — и раз — сыграл сразу симфонию. Он на крови и поте держится, подлинный гений. Умении достигать совершенства сейчас, каждую малость доводить до бешенства четкости, яркости, красоты… Именно достигать совершенства в каждом малом, крошечном шаге, не откладывая на потом…
— Только из дьявольского, сатанинского внимания к мелочам и сатанинского же упорства он и вырастает, да? — обиделась тэйвонтуэ. — По-моему, она этим очаровывает тебя, Радом!
— Еще как! — воскликнул тот. — Я еще не встречал подобного ученика, кроме погибшей Савитри, который бы так вытягивал из меня абсолютно все мелочи, знания и детали. Она в чем-то напоминает мне ее. Те же бесовские глаза и невыразимое упорство во всем, за что берется. Савитри тоже пробивалась к мастерству с такой неистовой яростью, что, казалось, в жизни не было ничего, к чему она не могла бы протянуть руку… Ты не заметила — за время, то что она с нами, она овладела тремя посторонними ремеслами у случайных крестьян?
— И украла целых пятнадцать пакетов сладостей, — холодно заметил старший брат Радома, сидевший рядом…
Я слушала это все абсолютно равнодушно, будто это и не ко мне относилось, занятая своими мыслями. К тому же Радом был весь мой. Ну не прилипает ко мне самомнение, — слишком всегда занята и стремлюсь вперед…
— А ты как думаешь? — спросила меня тэйвонтуэ, пробуждая меня ото сна и запуская в мои волосы свои руки; думая, очевидно, задеть мое самодовольство и показать, какая я липовая скромница и маленькая задавака.
Но я, как ни странно, ответила вдумчиво и совершенно серьезно, словно это и не малая девочка говорила, а умудренный сединой старец. Каждое слово я продумывала, и потому говорила медленно:
— Когда бы, в какой комбинации мне бы не приходилось участвовать, я всегда стремилась осмыслить движения, составляющие ее. И чем прием и взаимодействие труднее, сложнее, тем большее значение я придаю отдельным деталям техники. Я их оттачиваю до солнечной яркости и прозрачности, до твердости алмаза, который режет сталь… Делая комбинацию или прием в сотый или даже тысячный раз, я всегда мысленно готовлюсь к этой комбинации или приему. Никогда не делаю механически. Я считаю наиболее важным владеть техникой комбинации так, чтоб свободно выражать существо этой комбинации, сосредотачиваться только на ее смысле, но уже не видеть техники. Более того — свободно выражать свои чувства, — ухмыльнулась я. — Я не механически делаю прием, как не механически говорю словами — слово, хоть и бездумно выскакивающее наполнено мыслью и чувством.
Так и в схватке — я довожу все детали до такого совершенства, чтоб на мою ответственность остались только чувство. Чувство схватки, решение ситуации в чувстве, которым я безрассудно наполняю технику, будто это сами выскакивающие слова.
— Какой трюизм, — фыркнула тэйвонтуэ. — Это же гимн методу тэйвонту, который преподаем в самой начальной школе для люты!
Ее одернули, указав, что я как раз и есть люты… Тэйвонту с интересом собрались вокруг крошки, которой была я, прижавшись со спины к Радому и греясь от него, и, лежа на животах с интересом вглядывались в меня.
— Трюизм не трюизм, но ты проиграла… — равнодушно сказала я, ничуть не задетая ее тоном. — А знания… Мы, знаешь, к ним совершенно по-разному относимся, когда слышим впервые, или когда уже снова приходим к ним от своего опыта. Совершенно иное восприятие. Я делаю совершенство деталей невозможным, так что они внедряются в мое сознание, становясь его частью, как слова. Я наполняю их чувством, я думаю ими не думая. Они не механичны, они цельны, они слиты с чувством сознания настолько, что иногда даже не представляешь, как может быть иначе, как не представляют люди иногда мышления вне слов. Только я внедряю свои движения в сознание сознательно, когда я думаю ситуацию. Потому ты и не можешь уследить мой удар, — я неожиданно хладнокровно шлепнула ей тыльной стороной ладони по носу, и даже Радом рядом не успел перехватить меня, — поскольку я делаю его со стремительностью своей мысли. В бою ты не можешь почувствовать его своей интуицией или чтением мысли, как у своего напарника, с которым вы сработались умом, потому что у меня нет намерения его делать.
Только увидеть. А по совершенству движений я выше и скорей из-за изнурительных точеных тренировок — вот и победа.
Старшие тэйвонту зааплодировали.
— Но где же тут гений? Это простое ремесло! — удивилась она. Ее, похоже, даже не удивляло, что она говорит с ребенком. Но, похоже, ее не оставляло желание доказать, что я просто запомнила эти слова, как все люты, обладающие полной памятью из-за тренировок, но сама я плохо в них разбираюсь.
Я улыбнулась.
— "Гений" в том, что у меня все от сердца: я как чувствую, так и движусь. И это, когда уже ничто не мешает мне воплощать голос сердца, когда на пути его нет преград благодаря слитости техники с чувством, и называется гением.