Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой
Шрифт:
Говорили с сестрой про 'Edith Piaf. Искренне восхищались ею, и ее талантом, и ее мужеством. Сестра вспомнила, что Семен Осипович недавно рассказывал ей про одну из своих учениц, очень талантливую девушку, у которой вдруг обнаружилась тяжелая болезнь. Болеть всегда обидно, а в молодом возрасте – втройне.
– Удивляюсь, почему полные бездарности всегда пышут здоровьем, – сказала сестра. – Кого ни возьми, все, как один. Что это? Бог в своей доброте компенсирует им отсутствие таланта жизненными силами? Или они ничего не принимают близко к сердцу, не выкладываются, не тратят силы? Загадка. Ты не подумай, что я завидую, я просто хочу понять. Взять хотя бы труппу Художественного театра. Таланты уходят,
Меня начинает тяготить этот разговор. Я предлагаю поговорить о чем-нибудь хорошем, но ничего хорошего в голову не приходит. Грустный вечер.
Отдых начался с небольшой неприятности. Вышла на прогулку без зонта. Попала под дождь, недолгий, но обильный. Пока добежала обратно, промокла как кошка. Под причитания сестры пила горячий чай с коньяком. Пришла к выводу, что эти напитки доставляют гораздо больше удовольствия, если употреблять их по отдельности. Стыдно, наверное, делать такие открытия в столь почтенном возрасте.
Вчера умерла Мэрилин Монро. Половина отдыхающих не знает, кто это, или делает вид, что не знает. Безумно жаль ее, такую молодую, такую красивую. Как я рыдала над Niagara! Смотрела трижды и все три раза рыдала. А как смеялась, когда смотрела Comment 'epouser un millionnaire! [130] Захотелось побыть одной. Просидела в парке до ужина, сестра уже начала беспокоиться и собиралась идти меня искать.
130
Как выйти замуж за миллионера (фр.).
Режиссер Григорий Львович – крайне обаятельный человек. Сестра с ним очень любезна. «Это потому что мы с вами не работали вместе», – шутит он. Г.Л. очень высокого мнения о Мейерхольде. Я попала в неловкое положение – думала, что Мейерхольд еврей, а он оказался немцем.
Мне кажется, что я никогда не любила своего мужа так, как в последний год его жизни, когда он болел. Любила по-особенному остро, потому что знала, что дни его сочтены. Не знала, сколько ему осталось, но знала, что очень мало, никак не больше года. Я держалась героем, не подавала вида, что знаю правду, внушала ему, что еще немного, и он встанет на ноги и вернется к прежней жизни. Обсуждала с ним планы на будущее, следила за тем, чтобы никто из медсестер не проговорился случайно. Он верил мне. Или он тоже притворялся, потому что не хотел меня расстраивать? От него всего можно было ожидать, он был такой замкнутый. Человек в доспехах, которые не снимаются никогда. Были дни, когда жизнь с ним казалась мне мучением, едва ли не пыткой, но лишь после его смерти я в полной мере осознала, как счастлива была я в своем супружестве. Пока не утратишь, не поймешь… Так страшно терять близких! Не могу представить (боюсь!), что будет со мной, если я останусь одна, без сестры. Я сразу же умру, сердце мое разорвется от горя и страха.
Игра в лото мне совершенно непонятна. На мой взгляд, она ужасно скучна. Один достает бочонки из мешка, все остальные ждут нужных цифр. В сравнении с этим развлечением даже 'ecart'e [131] кажется увлекательной игрой. Меня уже несколько раз приглашали «полотошничать», но я отказываюсь. Это тот случай, когда le jeu n’en vaut pas la chandelle [132] .
131
Экартэ (фр.) – азартная карточная игра.
132
Игра
Йорцайт отца. Где-то сказано, что не следует слишком скорбеть об умерших, что тот, кто скорбит слишком сильно, на самом деле скорбит о другом. Никогда не понимала смысла этого утверждения. Пусть кто-то скажет, что я скорблю не об отце, а о том, что ни один другой мужчина не любил меня так, как он. Пусть так, но разве это не скорбь об отце моем? Пусть кто-то скажет, что я скорблю по тому, что нет больше моей опоры в тяжелые дни. Пусть так, но разве это не тоже скорбь об отце? К сожалению, к огромному моему сожалению, потерь в моей жизни было много, но в дневнике я отмечаю только день памяти отца. Прежде всего, потому что не было для меня большей утраты (прости, мамочка, но отца я всегда любила сильнее) и потому что не хочу превращать мой дневник в поминальную книгу. Молюсь за всех. Помню обо всех. Надеюсь, что и меня будут помнить. Дети и память, это то, что остается от нас.
Неожиданно полюбила Достоевского, который всегда казался мне занудливым и претенциозным. Прочла «Идиота», взялась за «Преступление и наказание». Сестра от Достоевского не в восторге, говорит, что он очень «вязкий». Вкусы у нас никогда не совпадали, разве что отчасти. Так даже интереснее, можно о чем-то поспорить, скрасить вечернюю скуку. Если не покажут интересной картины (а это случается не чаще двух раз в неделю), то вечерами здесь скучновато.
– Куда катится мир? Куда? В какие тартарары? Дожили – глухонемые учат меня декламации! – возмущается сестра. – Это надо же, не полениться написать письмо на шести листах, для того чтобы объяснить мне, как мне надо играть мои роли!
– Кто написал? – спрашиваю я, наблюдая за тем, как старательно она рвет письмо в мелкие клочки.
– Какой-то знаток, – сестра заканчивает рвать письмо и принимается за конверт. – Я даже имени его запоминать не стала. Вот ему! Вот!
Обрывки бумаги горкой складываются в пепельнице и торжественно поджигаются. Сестра принюхивается и изображает восхищение:
– Какой запах! Как хорошо пахнет сгоревшая глупость! Теперь я знаю, что говорить нашим бездарям! Я стану начинать так, как начал свое письмо этот клоун. В искусстве я не разбираюсь, но, как зритель с тридцатилетнем стажем, хочу вам сказать…
– Но клоун же артист! – недоумеваю я. – Как он может не разбираться в искусстве. В какой-то мере…
– Ах! Мы так и не сходили с тобой в цирк! – спохватывается сестра и тут же говорит: – Ну и хорошо, что не сходили, иначе бы ты опозорила меня там при всем честном цирковом народе! Запомни, дорогуша, что клоунов в цирке нет, все клоуны находятся за его пределами. А артист, который веселит народ в паузах между выступлениями, называется «ковёрным». За «клоуна» в цирке можно и по физиономии схлопотать.
В цирк мне что-то не хочется. Я бы с удовольствием сходила бы на какое-нибудь веселое revue [133] , но здесь такого, кажется, нет. Есть оперетта, в которой я уже побывала. Помню, в какой восторг пришла я в юности от несравненной Виктории Кавецкой, красавицы с голосом как серебряный колокольчик. Сестра тоже помнит Кавецкую, говорит, что та эмигрировала в Польшу и где-то там «затерялась». Как может затеряться такой талант? Не понимаю. Впрочем, здешние газеты не склонны писать об оперных и опереточных певицах. За все время, пока я здесь, я ни разу не встретила в газетах ни единой, даже малюсенькой, заметки о R'egine Crespin или Juliette Gr'eco, но не менее пятидесяти раз читала о Maurice Thorez, о котором, живя во Франции, ни разу не читала и не слышала. Другая страна, другие герои.
133
Ревю (фр.).