Моя собака любит джаз (сборник)
Шрифт:
А папа сидел сложа руки на крыльце и говорил нам, что жизнь на Земле появилась не сама. Кто-то привёз нас с иных планет и теперь опекает, как младенцев.
– От обезьян никому не хочется происходить, – грустно говорила мама. – А всем от инопланетян.
А папа думал: попадись ему космический пришелец – хоть в виде мыслящей плесени или океана, краба или инфузории туфельки, – папа, конечно, вмиг его узнает и распахнёт ему навстречу объятия.
– Миша! Миша! – звала мама папу и такой взгляд давала фиолетовый.
А папа думал: если я встречу представителя внеземных цивилизаций, что спрошу? Откуда вы? Откуда мы? Когда наступит дружба между народами?
А мама то наденет новое платье, то испечёт пирог с надписью: «Привет Михаилу!», то свяжет папе варежки. Как-то раз, чтобы обратить на себя папино внимание, совсем остриглась под лысого.
А папа уставится в окно и смотрит на кучевые облака. Небо в Уваровке на закате стоит перед глазами как горы. С деревьев облетали листья. Такса Кит бегал за окном, обалдев от шуршания листьев. У него ноги короткие, и шуршание близко, под самым ухом. Листья летели и забывали о дереве. Как папа о нас с мамой и Китом.
– Дальше так жить нельзя! – решил наконец папа. – Надо обратиться к космическому разуму через Организацию Объединенных Наций. Я люблю определённость. Я хочу знать: существуют ли инопланетяне?
– Все мы инопланетяне на этой Земле, – сказала мама. Она помыла посуду, повесила фартук на гвоздик и… начала исчезать. Прямо на глазах. Она стала как рисунок, будто невидимая мама была обрисована тонкой линией – лиловым карандашом.
Кит задрожал и полез под кровать. Папа насторожился, как боевой конь при звуках трубы. У меня голова пошла кругом.
А мама превратилась в блин. Блин светящийся, огненный и лучистый. Он помаячил из стороны в сторону, вылетел в форточку и с диким грохотом стремглав улетел на небо.
Мы стояли – я, папа, Кит – как окаменелые.
– Профуфукали инопланетянина! – сказал папа.
Он уже хотел кусать локти и рвать на себе волосы. Но наша мама, конечно, вернулась. Приходит со станции с авоськой огурцов.
– Не бойтесь, – говорит. – Никуда не денусь. Не могу же я бросить вас на произвол судьбы.
Фантом Буздалова
Теперь мы висели один на один, с глазу на глаз, не на жизнь, а на смерть. Он висел ровно и немигающим глазом глядел прямо перед собой, производя впечатление человека, способного с легкостью провисеть жизнь.
Я тоже висел – несгибаемый, с бесстрастным лицом. Я знал: если я упаду – меня ждет бесславный конец.
Как-то у нас по природоведению была контрольная на тему человека. Мы проходили голову, скелет, лопатки, зубы, уши… Все хохотали я не знаю как! А Маргарита Лукьяновна сказала:
– Кому смешно, может выйти посмеяться за дверью.
И прицепилась именно ко мне.
– Антонов, – говорит она, – ты знаешь, где у человека что?
А я смеюсь, не могу остановиться. Такая чертовская вещь этот смех. Его нельзя сдержать, можно только напрячься, но в этом случае я за себя не ручаюсь.
– Антонов, – сказала Маргарита Лукьяновна. – Я ясно вижу твое будущее. Ты никогда не принесешь пользу родине. И не достигнешь никаких высот. Ты будешь есть из плохой тарелки дырявой ложкой, спать на диване с клопами и в пьяной драке зарежешь товарища.
Вообще уже учителя дошли! Им даже в голову не приходит, что такой двоечник, как я, может стать садовником. Ведь стать садовником – никаких дипломов не нужно. Садовником в красных кедах, окучивающим пионы, в кепке и с бакенбардами.
Откуда ей знать, что я сам всех боюсь?
Если я вижу жужелицу в книге, мне кажется, что она меня уже укусила. Когда я был маленький и видел много людей, и что все они идут куда-то, мне казалось, что все они идут убивать дракона.
И вот теперь он – Буздалов. О нем во дворе ходили страшные слухи.
Видишь – трава примятая? – говорили жильцы. – Здесь Буздалов сидел в одном шерстяном носке и из-за куста подслушивал чужие разговоры.
– Видишь перья? – говорили они. – Это Буздалов ворону съел.
Буздалов – ногти не стриженые, зубы не чищеные, голова как бицепс на плечах, а первое слово, которое он сказал в своей жизни, – «топор».
Как-то Буздалов допрыгался: ему выбили зуб, а через неделю на этом месте у него вырос новый зуб – золотой.
Я чуть не умер от страха, когда он погнался за мной – хотел пригробить. Но я отвлек его разговором.
Папа говорит:
– Мой Андрюха хотя и двоечник, но очень способный. Я его отдам в английскую школу, и в музыкальную, и в фигурное катание.
А мама:
– Какое фигурное катание? Ему надо учиться лупасить хулиганов! Нельзя в наше время быть тютей и мокрой курицей.
– Люся, Люся! – отвечал папа. – У каждого из нас есть свой ангел-хранитель. И если кто-то не слышит шороха его крыльев, то это у него с ушами что-то, а не означает, что его нет.
– Но на всякий случай, – говорила мама, – ты должен воспитывать в Андрюне храбрость.
А папа отвечал:
– Я и сам-то не очень храбрый. Я научу нашего сына великому искусству убегать. Ты знаешь, Люся, когда надо убегать? За пять минут до того, как возникнет опасность.
– А если с ним будет девушка? – сказала мама. – И на эту девушку в темном переулке накинется головорез?
Я сразу представил себе: ночь, ветер теплый, совсем не пронизывающий, я и моя девушка возвращаемся из ресторана.
– Это какое созвездие, Андрей? – спрашивает девушка.
– Это Большая Медведица, дорогуша, – отвечаю я.