Моя в наказание
Шрифт:
Я уже пять лет не прокурор, но Айлин-ханым по-прежнему расщелнуть легче, чем орех.
На бирке у дочки написан был номер и имя ребенка. А вот свое она дописать забыла.
Только я не забыл. Ни черта не забыл. Вплоть до голоса.
Аллах берег, как мог, а другие боги к бабасы таки привели. Но Сафие об этом я пока не скажу.
Хочу в глаза бывшей жены посмотреть, для начала.
Я жду появления бывшей жены напряженно, но первой ее все равно
Начинает крутиться на руке и тычет пальцем в одну из сторон, сообщая:
— Мамочка!!!
Машет ей. Я разворачиваюсь.
Не умей я вовремя отключать эмоции — до своих лет скорее всего не дожил бы. Особенно важно сделать это сейчас.
Я делаю.
Смотрю на нее, как на просто женщину.
Только как не увидеть, что стала ещё красивее? Изменилась и в то же время совсем нет. Я вычеркнул её из жизни и договорился с собой, что таких ошибок больше не совершаю. Но сейчас слежу, как бежит, и вспоминаю, блять, почему совершил.
Она чем-то похожа на француженку. Длинные тяжелые волосы вьются и подпрыгиваю на каждом шагу. По стройным ногам струится юбка ниже колена. Как те, что носила до нашего брака.
Она в стрессе, движения рваные, но все равно ей свойственно неповторимое изящество. Я ни до, ни после таких не встречал.
Ещё Айлин совсем не поправилась. Как была тонкой-звонкой, так и осталась. А сколько ей сейчас? Двадцать шесть?
А мне? Блять, не помню…
Она останавливается и крутит головой. Не видит нас с Сафие. Это ее тоже, наверное, Аллах бережет. От шока.
В том, что шок будет, я не сомневаюсь.
Айлин делает оборот вокруг оси, а я еще несколько секунд впитываю воспоминания о ней, пока могу себе позволить это сделать.
Потом кривлюсь, потому что Сафие прямо мне на ухо громко кричит:
— Мамочка!!! — И Айлин резко дергается в нашу сторону.
Сначала она видит дочь. Момент встречи их глаз — наверное, бесценен. Я впитываю его, хотя и понятия не имею, зачем мне. Во взгляде Айки сразу и радость, и облегчение, и волнение, и даже злость.
Она какая мать вообще? Строгая или добрая? Первое — вряд ли. Подозреваю, Сафие можно всё. И папы, чтобы ограничивал, рядом нет. Или есть? Не папа, но мужик какой-то рядом же есть?
Дальше взгляд Айки съезжает с лица дочери на мое. И вот это, конечно, атас. Только мне ее нихуя, блин, не жалко.
Злюсь.
Глаза расширяются. Сочные губы бледнеют. Она даже отшатывается. Потом понимает, что палится.
Как будто ты еще недостаточно спалилась, когда-то родная…
Может помощи от меня ждет. Может молится своему Аллаху, чтобы это сон был. Но хуй там. Реальность.
Это понимание потихоньку проявляется во взгляде.
Я отмечаю, как плечи подергиваются. Она сжимает кулаки и шагает.
Ну что ж, Айлин… Тебе пиздец. Как и обещал.
Думаю и шагаю навстречу.
— Мама, это Айдар-р-р! Он хороший! Его мне Аллах послал! Я кричала: верни мне маму-у-у-у! И он подошел!
Впервые за пять лет мы с бывшей женой оказываемся так близко. Не знаю, помнит ли она, но я помню, как в последний раз прощались.
Я ей обещал, что вечером поговорим. Не поговорили. Сейчас тоже не вечер, но, кажется, всё же придется.
Я смотрю на нее без страха и стеснения. Имею, блять, право. А она бесит до колик тем, что в ответ — трусит.
Эй, жизнь моя, что за манера взгляд отводить? Давай в глаза. Тебе же хватило смелости меня подставить. Ребенка скрыть смелости хватило.
Если она скажет, что это всё потому, что я запретил на горизонте появляться — реально уничтожу. Надо ж, сука, мозг иметь.
Бывшая жена протягивает руки к малышне. Сафие делает то же самое в ответ.
Она тяжелая. Килограмм пятнадцать точно есть. Мужчина во мне протестует против глупости. Но потом я вспоминаю, что она из той самой глупости состоит. Передаю из рук в руки.
Продолжаю смотреть в знакомое до реальной физической боли лицо.
— Спасибо вам…
Она смотрит вниз. Куда-то на кадык. А я продолжаю хуеть.
Мы почти год вместе прожили, эй. Думаешь, я тебя не узнаю?
— Айдар, мамочка! Айдар-р-р-р-р…
Сафие протягивает имя и отправляет мне воздушный поцелуй. Я так понимаю, эту букву моя дочь начала выговаривать недавно.
Смотрю на нее и улыбаюсь. Она смеется.
А что еще она у меня украла? Как так можно вообще?
— Мама знает, что я Айдар, Сафие…
Произношу притворно мягко. Потому что это я ребенку. И говорю ей, и улыбаюсь.
Чувствую, что Айлин стреляет взглядом. Наконец-то в лицо. Дурочка доверчивая. Ловлю. Подсекаю.
Вижу, как захлебывается страхом и воздухом.
Подбрасывает дочку на руках.
— Опусти, она тяжелая.
Сам не знаю, приказываю или предлагаю. Но Айлин все равно не слушается. Мотает головой.
«Спину, дура, сорвешь» оставляю при себе. Смысл?
— Часто ворон ловишь? — По-доброму с ней разговаривать не могу. Хочется задевать. Отчитывать. Прибить, если честно.
Она ершится. Хмурится. Губы сжимает.
Смотрю на них. Мелькает мысль: я же помню, как охуенно за шею и к себе. Наказывать.