Моя война
Шрифт:
Женщина размотала набедренную повязку и забралась на труп сверху. Сквозь завывания йогина я услышала, как что-то гадко булькнуло внутри тела. Индус снова брякнул тарелочками и потихоньку стал выбивать ритм на небольшом тамтамчике, стоявшем рядом. Женщина, сидя на трупе, начала покачиваться, закрыв глаза, она подпевала йогину, стараясь попасть в ритм тамтама. Ее тяжелые темные отвисшие груди раскачивались из стороны в сторону, словно две мягкие погремушки в руках умелого музыканта. Она была уже не молода и тяжела на бедра. От ее движений положение трупа изменилось, и
Нервный схватился за горло и закатил глаза, лицо его приобрело зеленоватый оттенок. На него недовольно покосился Спокойный.
— Только не блевани тут, осел, — недовольно прошипел он.
Потрошитель улыбнулся, не отрывая взгляд от странного ритуала. Индус тем временем ускорил ритм, вплетая в него звон тарелочек и собственные завывания. Женщина двигалась на трупе все быстрее и яростней. Ее голос уже почти перекрывал голос йогина.
Я присмотрелась. Дым благовоний щипал глаза. Но… Ошибиться было невозможно. Женщина, сидя на трупе, двигалась так, будто занималась любовью с мужчиной. Она вжималась бедрами в тело ритмично, словно насаживаясь на невидимый член. Со стола летели брызги крови. Труп дергался, сквозь звуки тамтама прорывался противный скрежет: это металлические ножки стола царапали о кафель пола.
Нервный содрогнулся, когда женщина издала первый сладострастный стон. Ее медленно и неотвратимо накрывало облако экстаза. Она получала от ритуала удовольствие, огромное удовольствие. Женские руки впились в грудь трупа, теперь она уже не пела, а кричала, рычала, подпрыгивая на мертвом теле, как заведенная. Индус обеими руками барабанил в свой тамтам, выбивая из него дикий, рваный ритм. Его горло издавало совсем непонятные звуки. Вой, рык, пение. По залу клубами стелился дым. От него невыносимо жгло под веками и кружилась голова. Нервный уже вовсю блевал где-то в углу. Азиат-Потрошитель, напрягшись, как удав, удушающий свою жертву, впился взглядом в скачущую женщину, его перекосившиеся губы приоткрывали острые и мелкие зубы. Спокойный брезгливо отвернулся.
Среди всей этой дикой оргии я услышала вдруг что-то постороннее. Уже не завывания индуса-йогина или крики обезумевшей от желания женщины, уже не скрип, не рев и, кажется, не вой ветра. Я услышала стон, от которого по моему телу пробежала дрожь, а желудок сжался в комок.
Стараясь разглядеть что-то через дымовую завесу, сделавшуюся вдруг удивительно плотной, я высунулась из своего укрытия еще больше.
Мои глаза встретились с глазами Спокойного. Чтобы осознать мое присутствие, ему потребовалось чуть больше секунды. Я не успела спрятаться, но действовать начала на мгновение раньше него. Поэтому, когда шкафчик, служивший моим прикрытием, прошили пули, меня уже там не было.
— Стоять! — заорал Спокойный.
На его крик откликнулся Азиат-Потрошитель и кинулся в коридор за мной.
— Стоять! — снова услышала я крик Спокойного, на этот раз он обращался не ко мне.
Азиат не успел среагировать. Было очень глупо бежать за человеком по неширокому темному коридору. На фоне освещенного зала черный силуэт — идеальная мишень. Не воспользоваться
Мои выстрелы заглушили крики, доносящиеся из зала. Загремело перевернутое железо, страшно завизжала женщина. Я ждала на том конце коридора, не зная, что мне делать, и удерживая на прицеле светлый проем выхода. Снова выстрелы. Крик. И сразу после него в коридор вылетел силуэт в белом халате. Я уложила его рядом с азиатом.
Тишина в зале. Белый дым, вливающийся большими клубами в коридор. Странно, что он давно не растекся по всему моргу, как будто был заключен в невидимые стены, рухнувшие, когда все пошло не так.
Что пошло не так? Черт его знает. Но что-то случилось.
Стоп! Я напряглась. В зале… Шорох? Нет? Послышалось?
Не послышалось. Жалобно звякнули колокольчики йогина. Звякнули об пол, а не друг о друга. И потом, почти сразу, глухой рев разорванной глоткой с шипением, на весь зал, коридор, морг, мир:
— Стояяяяять!!!
Я сорвалась с места, проскочила через приемную, выбила двери плечом и понеслась по ночной улице. Не оглядываясь. Не думая.
В машину Хатхи я буквально влетела, стукнувшись изо всех сил головой в дверь. Даже в глазах потемнело. Хатхи, ни о чем не спрашивая, рванул с места, зло взвизгнув покрышками.
— В гостиницу… — просипела я.
Хатхи только кивнул, хмурясь. Вскоре он сбавил газ, и наша езда приобрела более или менее спокойный характер.
— Плохой запах, сестра.
— Что? — не поняла я.
— Я говорю, плохой запах, — Хатхи махнул на меня рукой. — Вся одежда пропиталась. Это долго не выветрится.
— А что так пахнет?
— Обычно в народе эту траву называют Сонной. Если много вдыхать, то видишь всякие плохие сны.
— Наркотик?
— Нет, сестра. К наркотикам привыкаешь, а привыкнуть к Сонной траве нельзя. Такие у нее свойства.
— А другого названия у нее нет?
— Я не знаю, сестра, — Хатхи пожал плечами. — Ее мало кто использует, уж очень дурные сны она дает. Если хочешь, можем заехать в чистку. Вон там…
Он отвернулся от дороги, чтобы показать своей огромной ручищей, куда нужно ехать.
— Брат моей жены держит там чистку. Одежду чистит, машины, можно просто помыться. Запах как рукой…
— Хатхи!
Я слишком поздно увидела из-под его огромной лапы, как на дорогу выскочило что-то беленькое и лохматое. Тормоза завизжали. Хатхи был опытным водителем. Удар был коротким. Меня кинуло на спинку переднего сиденья. Зазвенело стекло. Из-под смятого капота вырвалась и ушла в ночное небо струя белого пара.
— Ах ты… Ах ты… — причитал Хатхи.
Выбравшись из автомобиля, он первым делом осмотрел капот. Результаты осмотра вызвали еще большее оханье.
— Какой шакал… Какой шакал…
Когда я вылезла наружу, из-под днища машины доносились только горестные вздохи. Наконец выбрался Хатхи, весь в грязи, с чем-то белым на руках.
— Посмотри, сестра! Вот он, мерзавец, который пустит по миру всю мою семью! Вот он, гадкая тварь! Ох ты… — И он бросил на землю овечью тушу. — Кто за это заплатит? Кто?! Ох ты…