Моя вторая жизнь

Крич Шарон

– Он ищет подходящую возможность, – сказала мама. – Он умеет делать что угодно – вообще что угодно. Ему просто нужно пробиться…

Бабушкин голос становился всё громче с каждой новой фразой. Она уже орала как разъярённый бык:

– Пробиться? 'E ridicolo! [3] Куда он вообще пробьётся, если у него даже высшего образования нет? Ответь мне!

– Не всем нужно высшее образование, – сказала мама.

– Когда мы, я и твой отец, приехали в эту страну, мы не знали ни слова по-английски, но вы,

дети, получили высшее образование…

3

Смешно! (Итал.)

Стелла кинула в меня подушкой.

– Не слушай, Динни, – сказала она. – Спрячь голову и засыпай.

Впрочем, даже подушка не заглушила бабушку Фьорелли. Та не умолкала.

– А ты что? – спрашивала она у мамы. – Ты художница с отличной подготовкой, но я готова поспорить, что у тебя даже собственной кисточки нет.

– Я рисую, – сказала мама.

– И что ты рисуешь? Стены? Покосившиеся, облупившиеся стены? Баста! Ты должна поговорить с сестрой…

На следующее утро бабушка Фьорелли уехала. Уехал и папа – искать новое жильё. Прознал о новой интересной возможности, как он сказал.

И мы следовали за ним, от возможности к возможности, а на пути Крик влипал во всё новые и новые проблемы. Крик говорил, что он не виноват, что куда бы мы ни приезжали, он встречается с какими-то людьми, которые заставляют его совершать плохие поступки. Крик говорил, что какие-то мальчишки в Оклахоме подговорили его кинуть камень в окно школы, какие-то мальчишки в Орегоне подговорили его проколоть шину, какие-то мальчишки в Техасе подговорили его выкурить косячок, какие-то мальчишки в Калифорнии подговорили его сжечь амбар, какие-то мальчишки в Нью-Мексико подговорили его угнать машину…

Каждый раз, когда мы переезжали, папа говорил ему: «Можешь начать жизнь заново».

А ещё с каждым переездом Стелла становилась всё молчаливее. Стоило нам неделю провести в каком-нибудь новом городке, парни днями и ночами начинали стучаться к нам в двери и спрашивать её. Самые разные парни – суровые, клёвые, тихие, даже совсем ботаники.

В Калифорнии, когда ей было шестнадцать, она одним воскресным вечером пришла домой, проведя выходные якобы с подругой, и сказала, что вышла замуж.

– Нет, не вышла, – сказал папа.

– Ну, ладно, не вышла, – ответила она и ушла спать.

Она рассказала мне, что вышла замуж за морского пехотинца, и показала свидетельство о браке. Морской пехотинец отправлялся в далёкую экспедицию. Стелла начала есть, есть и есть. Она становилась всё круглее, круглее и круглее. Когда мы были в этом городке, на холмах в Нью-Мексико, однажды ночью она меня разбудила и сказала:

– Приведи маму, и поскорее.

У Стеллы начались роды. Папа был в отъезде, Крик сидел в тюрьме, а Стелла рожала.

Такой выдалась последняя неделя моей первой жизни.

Глава 2

Точечка

Сны Доменики Сантолины Дун

Мама запихнула меня в коричневую картонную коробку, заклеила её скотчем и отдала незнакомцам. Меня куда-то везли, а потом запихнули в багажный отсек самолёта и поставили рядом с другой коробкой, из которой доносилось гавканье. В моей коробке неожиданно нашёлся собачий бисквит, и когда я почувствовала сильный голод, я съела его.

Моя вторая жизнь началась, когда меня похитили двое совершенно незнакомых людей. Мама, которая тоже была сообщницей в похищении, сказала, что я преувеличиваю. Ну да, незнакомцы не были совсем уж незнакомыми. Я два раза с ними встречалась: это мамина сестра и её муж, тётя Сэнди и дядя Макс. Они внезапно ворвались в наш маленький городок на холмах Нью-Мексико и всю ночь разговаривали с мамой. Наутро тётя и дядя насильно усадили меня в свою машину (ладно, допустим, не совсем насильно, но моего мнения при этом похищении никто не спрашивал). Рядом поставили коробку с моими вещами, и мы поехали в аэропорт Альбукерке.

Я всё ещё жила в режиме «пузыря». Мне казалось, что вокруг меня гладкий пузырь, достаточно прозрачный, чтобы через него можно было видеть, но при этом достаточно крепкий, чтобы не выпускать меня. Словно огромный прозрачный пляжный мячик. Я представляла, словно в этом мячике-пузыре есть поры, через которые я могу впускать всякие штуки снаружи, разглядывать их, а потом выкидывать обратно, если они мне не нравятся. Во время поездки до Альбукерке поры были полностью запечатаны. Но когда мы добрались в аэропорт, я уже ничего не могла поделать – несколько довольно-таки непослушных пор открылись сами по себе.

Я никогда не летала на самолётах. Дядя Макс отдал мою коробку с вещами женщине в форме. Тётя Сэнди купила мне «M&M’s» и иллюстрированную книгу сказок. Я уже была слишком взрослой для сказок и так ей и сказала, но она ответила:

– Скажу тебе по секрету, я сама читаю их постоянно, а я ведь уже совсем старая!

Мы посидели в комнате, потом встали в очередь, прошли по туннелю и сели в узкие кресла – это и оказался самолёт. Когда самолёт начал разгон по взлётной полосе, я полностью запечатала свой пузырь, готовая к крушению. Я знала, что самолёт не взлетит в воздух, как должен. Я нагнулась и обхватила колени, как было указано на маленькой карточке-инструкции в кармане сиденья. Тётя Сэнди похлопала меня по спине.

– Мы все умрём! – сказала я.

Шум был ужасный – оглушающее шипение и рёв, – и всё это время тётя Сэнди хлопала меня по спине, словно ей было всё равно, расплющит её в крушении или нет. Потом верхняя часть самолёта поднялась, и он вместе с людьми и всем остальным взмыл в воздух. Мы полетели.

Мы летели! Я не отлипала от иллюминатора, пока мы летели над страной. Я была в небе, мы пролетали прямо через облака, а иногда видели пушистые белые подушки облаков под нами, а иногда облаков вообще не было, и мы видели горы и реки, и озёра, и дороги. Вот под тобой город, потом моргаешь – а его уже нет, а вместо него – пустыня, или новые горы, или холмы, или равнины. Зелёная земля и коричневая земля. Просто чудо.