Моя вторая жизнь
Шрифт:
Я поднялась по Коллина-ди-Оро в деревню Монтаньола и теперь возвращалась обратно по дорожке, которая начиналась в деревне на вершине холма и проходила мимо директорского дома. Теперь это был дом тёти Сэнди и дяди Макса, и они называли его касой.
– Не шале? – спросила я.
– Ну, это шале. Дом построен в таком стиле, – объяснила тётя Сэнди. – Но по-итальянски «дом» – это casa, так что это наша каса.
Они пытались научить меня итальянскому, потому что на нём разговаривали местные жители.
– Ваша шале-каса? – спросила я.
– Наша, –
Я так до сих пор и не поняла, где же я. Дядя Макс сказал мне, что мы в Тичино, а в Тичино говорят по-итальянски. В других местах Швейцарии, по его словам, говорят по-немецки, по-французски или по-романшски.
– Я думала, мы в Лугано, – сказала я.
– Лугано – там, внизу, – ответил он, показывая на город. – А там, наверху, позади нас – деревня Монтаньола.
– Так мы-то где? – спросила я.
Он пожал плечами.
– В касе на виа Попорино, между Лугано и Монтаньолой, в Тичино, в Швейцарии, в Европе, на планете Земля.
– Ох, – сказала я.
Я повесила в окне своей спальни плакатик с надписью «МЕНЯ ПОХИТИЛИ И ДЕРЖАТ ЗДЕСЬ ПРОТИВ ВОЛИ!», на что тётя Сэнди заметила: «На английском его здесь вряд ли кто прочитает», и купила мне англо-итальянский словарь.
По пути вниз с Монтаньолы я раздумывала о двух заключённых. Эту историю мне вчера рассказал мальчик по имени Гатри. В одной камере сидели два заключённых. Они выглянули в одно и то же маленькое окошко. Один заключённый сказал: «О, сколько же тут грязи!» Другой сказал: «О, какое здесь небо!»
– И это всё? – спросила я, когда Гатри закончил. – Это вся история?
– Подумай над ней, – сказал Гатри.
Я думала и думала. Под моими ногами была рассыпающаяся каменная дорожка с гниющей хурмой повсюду. Кусочки оранжевых фруктов налипли на мои новые туфли. Вокруг фруктов роились осы, а вдоль старой каменной стены пробежала ящерица. Что увидела ящерица? Только дорожку, гниющую хурму и ос?
А потом я посмотрела наверх, как, должно быть, поступил второй заключённый. Впереди я увидела пальмы, росшие вдоль дорожки, синее небо с белыми облачками и холмы, спускавшиеся к синему озеру. На одном берегу уютно свернулась Швейцария, на другом развалилась Италия.
Почти всё озеро было окружено горами; две самые высокие из них стояли на противоположных берегах. На вершине горы Сан-Сальваторе мерцала красная лампа, а на вершине горы Брэ виднелся неровный пик, опускавшийся в небольшое углубление. Гатри сказал, что к октябрю на вершине Брэ появится снег.
Всё казалось таким странным: я стою в Швейцарии и вижу Италию. Ещё странным казалось, что можно где-то стоять и одновременно видеть пальмы и снег. Ну и страннее всего было то, что я вообще здесь стою.
Может быть, если я закрою глаза, то смогу почувствовать себя в Нью-Мексико. Запах, конечно, не такой, как в Нью-Мексико, воздух тоже, но вдруг, если я продержу глаза закрытыми достаточно долго, всё вокруг превратится в
Когда мне на голову упала хурма, прервав сон наяву, я закричала на неё, и на дерево над головой, и на осу, которая тут же спикировала на мои волосы.
– Эй!
Ящерица поспешно взобралась по стене, словно точно зная, куда направляется. У неё была своя цель. Видит ли она небо? Есть ли цель у меня? Если меня посадят в тюрьму, и я выгляну в окно, что я увижу: грязь или небо?
Я не понимала, что должна увидеть. Наверное в рассказе Гатри про заключённых чего-то не хватало.
До открытия школы оставалась неделя. Гатри сказал, что оставит багаж, а потом уедет к друзьям в Милан. Гатри уже второй год здесь учится. Я думала, что он старше меня, но он сказал, что ему тринадцать, как и мне.
– Ты один едешь в Милан? – спросила я.
– Тут недалеко… ну, ты, наверное, увидишь его с вершины Сан-Сальваторе. Милано!
Он поцеловал свои пальцы и воздел руку к небу; этот жест казался странным, чужим, зато сразу казалось, будто Гатри много знает о мире. Я повторила его жест, и он засмеялся.
– А как туда добраться?
– Просто садишься на поезд и едешь – престо! Не успеешь оглянуться, ты уже там! Попробуй. Поехали со мной, если хочешь…
С таким же успехом Гатри мог предложить мне собрать вещи и уехать в Африку. У меня хватало хлопот и с тем маленьким кусочком швейцарской земли, в которую меня посадили.
За неделю, прошедшую с моего приезда, я потихоньку исследовала окрестности дома дяди Макса и тёти Сэнди. В первый день я обошла территорию школы. Во второй – прошла из конца в конец виа Попорино. Ну а сегодня поднялась по Коллина-ди-Оро в деревню Монтаньола и теперь возвращалась обратно другой дорогой. Завтра я собиралась спуститься с холма к церкви Сан-Аббондьо. Я, словно кошка, обозначала границы территории. Я делала так всегда, инстинктивно, где бы ни жила.
Гатри спросил, куда я собираюсь отправиться, пока ещё не начались занятия.
– Никуда, – ответила я. – Я должна жить здесь, с новым… с моим дядей.
Мне не хотелось говорить, что я живу у директора.
– Должна жить здесь? – спросил Гатри. – Да я бы отдал правую руку на отсечение, чтобы жить здесь всё время, круглый год.
– А я – нет, – ответила я.
После этого Гатри и рассказал мне историю о заключённых.
Когда я вернулась домой, тётя Сэнди показала мне цветок хлорофитум, который ей подарила соседка. У него были тонкие бледно-зелёные с белым листья, которые тянулись вверх, и десятки отростков, их тётя Сэнди назвала «детками». У «деток» прямо в воздухе торчали маленькие корешки, будто пытавшиеся дотянуться до земли. «Это я, – подумалось мне. – Я маленькое растение, у которого корни болтаются в воздухе».