Моя вторая жизнь

Крич Шарон

Это было совершенно не похоже на езду на машине, когда видишь только чуть-чуть тут и чуть-чуть там: дом, дерево, заправка, опять дома, опять деревья, поля. В машине всё начинает сливаться, и кажется, что ты одновременно нигде и везде. А вот в самолёте ты видишь, как всё расстилается под тобой, словно живая карта или широкая-широкая живая фотография, а ты висишь над ней и точно знаешь, где ты. Ты – точка, летящая во многих милях над штатом Оклахома, где ты когда-то жила вон на том клочке земли, а теперь ты точка над Арканзасом, где даже забыла, что жила, а теперь – над

Теннесси и над Виргинией. Ты – маленькая точка.

Точнее, я: Динни-Точечка.

Самолёт приземлился и снова не потерпел крушение, и мы поехали домой к тёте Сэнди и дяде Максу в Вашингтон, округ Колумбия, где были два работающих туалета, чистый ковёр и белые стены с картинами в рамах. Отец, который во время моего похищения искал очередную возможность, позвонил и, плача в трубку, пожелал мне удачи с моей возможностью.

Я не хотела слышать, как он плачет, да и «возможности» никакой не хотела, но тётя Сэнди и дядя Макс казались очень взволнованными, так что я решила делать всё, что мне говорят, пока не смогу спланировать побег. Мне казалось, что всё это происходит с кем-то другим. С этой Доменикой Сантолиной Дун. А я оставалась Динни-в-пузыре, и я просто наблюдала, планируя побег для Доменики.

На следующий день эта Доменика Сантолина Дун сфотографировалась и подала заявление на паспорт, а через две недели мы снова поехали в аэропорт. На этот раз мы летели в ночь через океан, а посреди ночи прямо над океаном взошло солнце – р-раз, и утро настало ещё до того, как ночь закончилась, и мы ели настоящую еду, а не собачьи бисквиты. Самолёт облетел остроконечные, усыпанные снегом горы и приземлился (не потерпев крушения) в швейцарском Цюрихе. Я оказалась за границей.

Дядя Макс должен был стать новым директором школы в Лугано на юге Швейцарии, а тётю Сэнди позвали туда учительницей, а Доменика Сантолина Дун теперь будет жить с ними и ходить в их школу. Доменика Сантолина Дун в Швейцарии. Интересная возможность.

Глава 3

Возможность

На вокзале в Цюрихе люди толпами носились туда-сюда, как испуганные животные. Поезда стояли рядом друг с другом, словно ряд фургонов-скотовозок, и люди выходили из них и заходили. Мы стояли под расписанием.

– Четвёртая платформа, – сказала тётя Сэнди. Она была похожа на маму, но одета в красивую одежду, наверняка тщательно подобранную. Голос её тоже напоминал мамин, но говорила она быстрее, чем мама. – Вон там, в конце – бежим!

– Ты уверена? – спросил дядя Макс.

Он был очень высоким, с кудрявыми чёрными волосами и вообще ничем не напоминал папу. Он выглядел как человек с рекламного плаката – чистый и аккуратный, даже после долгого полёта. А у меня на кофте до сих пор были крошки от ужина.

– Этот? – продолжил дядя Макс. – Он останавливается в Лугано?

Тётя Сэнди махнула рукой в сторону расписания, там были обозначены остановки.

– Вот, видишь? Арт-Гольдау, Беллинцона, Лугано…

Дядя Макс побежал по серой платформе, толкая перед собой тележку с их чемоданами и моей коробкой.

– Динни! – крикнул он через плечо. – Не отставай…

Они купили мне новую одежду и новые чёрные туфли, от которых у меня очень болели ноги, но я притворялась, что ничего у меня не болит, потому что новые туфли стоили кучу денег. И у них будто был собственный разум. Они постоянно сталкивались друг с дружкой, из-за чего я спотыкалась, и мне приходилось смотреть вниз и приказывать им поворачиваться в нужном направлении. Иногда мне казалось, словно я пытаюсь разнять двух маленьких ссорившихся детишек.

Вокруг нас сновали люди, переговариваясь на немецком, французском и итальянском. Для меня это звучало примерно как ахтеншпит-фликеншпит, и непа-сипа, и буль-булино джантино буль-булино. А потом я вдруг поняла, что узнаю некоторые итальянские слова: Чао! Арриведерчи! Андьямо! [4] Мама иногда произносила их. Мне хотелось остановиться и прислушаться к тому, что все говорят. Они словно говорили загадками, и мне нужно было дождаться подсказку, чтобы понять их. Может быть, они говорят «Пожар! Пожар!» или «Бегите! Спасайтесь!»

4

Andiamo (итал.) – идём скорее.

– Динни! – позвала тётя Сэнди. – Скорее!

Мне не обязательно было спешить. Я могла раствориться в толпе, чтобы меня выпихнули через туннель в город. Я могла спокойно катиться дальше в своём мяче-пузыре.

Я привыкла переезжать, собирать вещи и следовать за взрослыми, как робот, но уже устала от этого. Я не хотела больше ездить. Я хотела быть где-то, жить где-то, хотела вернуться в семью.

В Нью-Мексико я услышала, как мама сказала тёте Сэнди: «С Динни всё будет в порядке, точно говорю. Она очень хорошо адаптируется».

Стоя на оживлённом вокзале в Цюрихе, я пожалела, что умею хорошо адаптироваться, и обещала себе, что перестану так делать.

Впрочем, за одну ночь полностью изменить характер довольно трудно.

– Динни! Динни! – крикнула тётя Сэнди.

Маленькая коричневая птичка носилась туда-сюда под куполом крыши. В дальнем конце вокзала, возле потолка, было открытое окно.

«Вон туда, – мысленно обратилась я к птичке, – вон туда!»

– Динни!

Дядя Макс погрузил багаж в поезд, и тётя Сэнди, уже стоявшая в вагоне, затащила его в проход. Я – маленький адаптирующийся робот Динни – поднялась вслед за дядей Максом, и станционный смотритель закрыл за нами дверь. Послышался громкий свисток.

Часы на платформе щёлкнули, когда поезд отошёл от станции. Я села напротив тёти и дяди.

– О, Динни! – сказала тётя Сэнди. – Мы успели!

Она прижалась лицом к окну.

– Посмотри только, посмотри! О, Швейцария!

Чух-чух, пш-ш-ш. Поезд выехал из города, обогнул озеро, проехал тёмно-зелёную долину, а потом стал подниматься вверх, вверх, вверх в горы. Через тёмные туннели. Вверх, вверх, вверх, пересекая горы, а потом вниз, вниз, вниз. Пш-ш-ш.

– О, я просто не могу! – сказала тётя Сэнди. – Только посмотри на это!