Моя жизнь как фальшивка
Шрифт:
– Она оценила твое творчество, старина? О, мисс Вуд-Дугласс из молодых да ранних. – Он похлопал меня по коленке. Я сбросила его руку и злобно зыркнула на него. Слейтер заказал сингапурский слинг на всех.
– Микс, дорогая, как звали твою ядовитую подружку? Аннет?
– Отстаньте, Джон!
– Заметь, Кристофер, эти две девчонки в зрелом четырнадцатилетнем возрасте начали поправлять старших.
– Что вы за свинья!
У него даже румянец на щеках заиграл, когда он дразнил меня. Все так же ухмыляясь, Слейтер взял со стола конную фигурку ангела, повертел ее в руках.
– Свинья, дорогуша? Скорее уж соня. Они разукрасили мои стихи красным карандашом. Представляешь, Кристофер? Соплюшки,
– Всего один раз, Джон!
– Десять раз, по крайней мере. Конечно, я прощал тебе, Микс, на то причин хватает. Но я боялся тебя.
Он ухватил меня за руку, и к моей досаде прибавился ужас, когда в его глазах я разглядела слезы.
Чабб, вероятно, тоже их увидел и поспешил откланяться. Я взяла Джона за руку, вернее – вложила свою ладонь в его. Старый козел был так добр ко мне – сами по себе меня его сантименты нисколько не смущали, но переговоры с Чаббом за его спиной показались вдруг обманом, грубой уловкой.
– Джон, мне так и не удалось опубликовать великие стихи.
Джон сморгнул:
– Ты с чего вдруг?
– Ни с чего. Я все время думаю об этом.
– Что ж, дорогая! А я так и не написал великие стихи.
Вспоминая ту минуту, я жалею, что не нашла в себе силы возразить. Я лишь поцеловала ему руку. Ужасно предлагать одно сочувствие.
33
ПОСЛЕ ЛАНЧА КАК-ТО САМО СОБОЙ ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО симпатичная гостиница в Пенанге, где жил Чабб, была «Восточно-ориентальным отелем». С чего вдруг нищий поэт поселился в «В. О.», «Все Отдай», как шутили в ту пору? Тогда мне еще не довелось побывать в Пенанге, однако «В. О.» был также знаменит, как сингапурский «Раффлз», местечко для «настоящих сахибов», где останавливались резиденты, раджи и те жуткие «туикнемские герцогини» [75] , что собирались в пятницу вечером на лужайке громко жаловаться на прислугу. Хотя в подобные заведения порой допускают гостей без фрака – например, богатых рудокопов, которые проезжают на муле сотни миль через джунгли, чтобы съесть второй завтрак в главном зале, – такой оборванец, как Чабб, не мог их не смутить. Я спросила, как его приняли.
75
Туикнем (Англия) – королевская резиденция под Лондоном, в XIX и XX вв. здесь жили представители низвергнутых иностранных монархий, главным образом – претенденты на французский престол и их приближенные. К мисс Вуд-Дугласс этот образ, скорее всего, пришел из Пруста, чей персонаж Сван получал приглашения в Туикнем (Твикенгем), к герцогу Орлеанскому.
– У меня были австралийские фунты, – резко ответил он. – Обменный курс так и скакал.
Что это подразумевало, я так и не поняла. Денег у него оставалось мало, поселившись в «В. О.», он сам себя обрекал на скорое разорение. Может, хотел скорее остаться без денег и прекратить на этом поиски? Я высказала это предположение: ему, дескать, приходилось выбирать из двух зол.
– Нечего тунжук! – рявкнул он. – Знайте слушайте!
На утро его проводили к столику возле старой войлочной ширмы, которая вовсе не приглушала неумолчный скрип и хлопки кухонной двери. За тем же столиком сидел темнокожий тамил и неистово возмущался своим завтраком.
– Что поделать, мем, это Сибирь, – продолжал Чабб. – Мне было уже наплевать, но индиец впал в ярость. С ним, дескать, не считаются. А он был культурный человек, умный, с хорошо подвешенным языком. Гонял официантов. Потребовал к себе метрдотеля, шотландца с густыми рыжими бровями. Хорошенько пропесочил и его: яйца, мол, несвежие, точно в Итоне. Шотландец убить его был готов. Схватил тарелку со стола, еда полетела на пол.
– В самом деле? – спросил я тамильца.
– Что еще «в самом деле»?
– Вы учились в Итоне, туан?
Вопрос напрашивался, но вы бы видели его гримасу. Чхе! Что еще за идиот? Конечно, нет, он сикгу, школьный учитель. Преподает химию и физику.
– А вы? – спросил он и насмерть заскучал, не дожидаясь ответа.
Я сказал, что ищу украденную дочь.
Метрдотель принес очередную порцию яиц – того же урожая, что и предыдущие, – однако настроение моего тамила заметно изменилось. Он оттолкнул тарелку и повернулся ко мне: один глаз на горшок, другой на дымоход, как говорится. Здоровый глаз – или больной, кто знает? – был устремлен на меня.
– Стекло разбилось о камень, – произнес он. – Как вы страдаете, должно быть.
На мою долю выпало немало сочувствия, но асимметричная красота индийца потрясла меня – этот человек знал, что такое страдание. С первого взгляда я всей душой привязался к нему.
Я выложил на стол портрет чудовища и моего ребенка. Индиец уставился на него, нахмурившись, ноздри его раздувались. Легкой ладонью он коснулся моего запястья.
– Рикши вам помогут, – сказал он – очень ласково. – Поговорите с ними. Все, что надо – небольшой бакшиш.
– Бакшиш?
– Пару долларов, мелочь на чай.
Одет он был, как положено школьному преподавателю: наглухо застегнутый пиджак с серебряными пуговицами, в кармане – ручки и карандаши, но меня насторожили огромные золотые часы, свободно болтавшиеся на левой руке. Кто его знает, что этот человек сочтет мелочью? Я сказал:
– Моя дочь, возможно, уже мертва.
Он перекрестился. Нельзя так говорить! Он отвечал мне решительно, бескомпромиссно, как человек, привыкший отдавать приказы или как упертый малый с навязчивыми идеями. Выхватив из кармана ручку, он постучал ей по носу Боба Маккоркла.
– Рикши знают всех белых в лицо, – сказал он. – Где они живут, где пьют. Они найдут этого малого, и мы вернем вашу дочь. Ручаюсь вам.
– Мем, я был спасен. Не верил в свое счастье. Откуда взялся этот человек с черной, как уголь, кожей, с косыми глазами? Мать сказала бы, что он мечен богом, что в нем таится что-то похуже косоглазия. Меня бы она еще строже осудила. Я сотворил человека. Кощунство!
Тамил подлил себе чаю и, тщательно выжимая в чашку лимон, пригласил меня к себе жить. Губы у него были очень розовые, грешные. Тпру, Доббин, это не для меня! – подумал я. Но когда я – в один голос с матерью – ответил отказом, на красивом лице проступила такая обида, что мне стало стыдно.
– Бесплатное жилье, – сказал он. – Школа предоставляет. Я здесь только на одну ночь, пока чинят крышу.
Я сообразил, что он не собирается трахнуть меня в зад.
– Выпьем за новую крышу! – сказал он.
Я не сразу отреагировал, и он покосился на меня хищным глазом, точно кукабурра на червяка.
– Цинковая крыша!
Вам не понять, мем, что такое для австралийца крыша из цинка. Все детство я жил под такой крышей. Шум дождя по ночам, мир и покой, родной дом. К тому же, хоть я и рассчитывал на скорое пополнение средств, деньги у меня заканчивались.