Моя жизнь под землей
Шрифт:
Как на корабле, всегда кто-нибудь стоит на вахте, что бывало особенно затруднительно: ведь нас было только двое! В полночь, когда столько людей мирно спят или разбирают свои пальто в гардеробах театров и кинематографов, наблюдатель на пике вскакивает с койки и бежит по длинному подземному ходу, ведущему к блокгаузу, где открытые всем ветрам стоят приборы и инструменты.
Почти всегда приходится соскребывать покрывающий их слой льда, затем — еще взгляд по горизонту, чтобы определить состояние неба, направление ветра, и продрогший наблюдатель возвращается в свою каморку.
В три часа ночи будильник звонит подъем. Наблюдатель, настоящий мученик науки, надевает калоши, шубу, идет в ночной обход, записывает арктические температуры, которых не знают люди в долине.
Наконец в шесть часов утра, когда многие еще спят, дверь блокгауза вновь открывается. При ветре и метели, в холодном мраке или в великолепии ясной ночи, когда мерцают сигнальные огни Биарица и Тулузского аэропорта (отсюда 270 километров), под колдовским сиянием луны или в синеватом отблеске рассвета вновь появляется нелепая тень наблюдателя, которая движется туда-сюда, поворачивается, нагибается и исчезает. Упрямо, добросовестно он делает свою работу, выполняет свой долг каждый день, каждую ночь, в течение многих месяцев и долгих лет.
Однажды в девять часов утра, когда я возвращался из блокгауза к своим записям, Кармуз вбежал в столовую.
— Два лыжника выходят из ущелья Сенкур! Это не наши обычные снабженцы, — добавил он, — и даже можно подумать, что один из них — ребенок!
Случай был поистине необычный, можно даже сказать — исключительный. Впервые в этом году на склоне пика мы увидели лыжников, а если предположить, что один из них был действительно ребенком, то случай был совершенно неслыханный! Пик дю Миди, покладистый летом, зимой никак не годится для горнолыжников.
Мы вынесли на площадку сильную подзорную трубу с треножником, привели в боевую готовность, и я направил ее на два маленьких черных пятнышка, которые взбирались вверх и, казалось, собирались добраться до нашей обсерватории.
Более высокий из двух лыжников шел, сгибаясь под тяжестью большого мешка, тогда как другой двигался впереди и прокладывал лыжню, и я узнал его без труда.
— Я знаю этого ребенка, — сказал я Кармузу.
— Кто же это?
— Моя жена!
Это действительно была она. Вместе с Фуркадом — одним из лучших носильщиков — она поднималась из селения Грип.
Кармуз сразу же соорудил флягу с чаем. На высоте обсерватории вода кипит при 90°, и чай никогда не удается, как говорят знатоки. Я взял флягу, завернутую в фуфайку, и быстро спустился навстречу нашим гостям, которые несли нам новости, письма и, главное, радость своего присутствия.
Чтобы не нарушать правила, запрещающего носильщикам задерживаться в обсерватории (так как иначе на них придется истратить часть съестных припасов, доставленных с таким трудом), Фуркад сразу же спустился вниз. Но для Элизабет было сделано исключение, и она прожила в обсерватории двое суток, познакомилась с моими наблюдениями и записями, увидела изумительную панораму заснеженной горной цепи, простирающуюся от Атлантического океана до Андорры; в некоторые дни можно различить даже Монтань Нуар, или Черную Гору.
Мне удалось дважды показать ей явление, которое многие никогда не видели, а другие вообще отрицают его существование, но которое довольно часто можно наблюдать на пике дю Миди как при восходе, так и при закате солнца. Я говорю о знаменитом зеленом луче.
Кармуз старался превзойти самого себя. Не слишком расточая свои запасы, он ухитрился приготовить сложное кондитерское изделие — нечто вроде гигантского бриоша, напоминающего пик по форме, причем к вершине шла тропка, представляющая собой сделанную карамелью надпись: «Добро пожаловать, мадам Кастере». Пользуясь удобным случаем, Кармуз трижды подал нам артишоки!
Прошел месяц. Наблюдатели, покинувшие свой пост, вернулись в обсерваторию (скажем в их оправдание и к их чести, что один из них провел на пике пять, а другой семь зимовок подряд).
Я спустился в долину в восторге от своего курса лечения одиночеством и полной изоляцией на одной из самых прекрасных вершин мира.
На этом не закончились наши связи и сотрудничество с Дозером. После того как он завлек меня на вершины гор и познакомил с метеорологическими явлениями, пришла моя очередь показать ему пещеры и раскрыть некоторые их тайны.
Камил Дозер, будучи физиком, давно уже занимался изучением зарождения гроз и града и для этого совместно с натуралистом-самоучкой Жозефом Буже вел обширный опрос в районе Баньер-де-Бигор о местах, пораженных ударами молнии.
Жозеф Буже пришел к заключению, что молния поражает обычно те породы, которые лучше всего проводят электричество. Он уточнил, что молния поражает не только определенные горные породы (сланцы и граниты), но в основном места контакта двух различных минералогических образований. Профессор Дозер развил и уточнил практические наблюдения своего коллеги и на основе их выдвинул новую гипотезу, утверждая, что степень притяжения молнии в той или иной местности зависит от степени ионизации воздуха, а ионизация в свою очередь зависит от степени радиоактивности. Таким образом, подтвердились наблюдения Жозефа Буже, согласно которым наиболее радиоактивными из горных пород являются граниты, а наименее — известняки.
Это дает возможность объяснить и установить зависимость частоты ударов молнии и геологического строения земной поверхности. И все же в отношении известняков, расположенных у входов пещер и пропастей, по-видимому, существует любопытное исключение.
Вот по этому вопросу и подключили меня к своим исследованиям Дозер и Буже, и я смог сообщить им, что часто у краев пропастей находил следы ударов молнии в виде воронки, растрескавшихся камней и в особенности деревьев, отмеченных характерными бороздами, остающимися от удара молнии.
Я приводил Дозера к сводам у входа в пещеры, где он с помощью счетчика Гейгера измерял ионизацию воздуха. Измерения производились также внутри пещер и подтвердили (Эльстер и Гейтель обнаружили это явление еще в 1930 году), что воздух подземных полостей радиоактивен.
Летом в период гроз пещеры, в которых наблюдается поток сильно ионизированного воздуха, улавливают электрический заряд молнии, которая ударяет в свод пещеры или в отверстие пропасти.
Под огромным скалистым порталом пещеры Лябастид я нашел великолепный фульгурит величиной с кулак, состоящий из одного стекла, — неоспоримое свидетельство удара молнии в это место. Э. А. Мартель уверял меня, что пропасть Падирак часто притягивает молнии во время сильных летних гроз.