Моя жизнь
Шрифт:
предложение касалось продажи запрещенной литературы. Для этого пригодились
только что запрещенные мои книги "Хинд сварадж" и "Сарводайя" (пересказ
книги Раскина "Последнему, что и первому" на гуджарати). Отпечатать их и
открыто продавать было самым простым актом гражданского неповиновения. Было
отпечатано достаточное число экземпляров и приготовлено для распродажи на
грандиозном митинге 6 апреля вечером, после окончания хартала.
Вечером 6 апреля
запрещенных книг. С этой целью шримати Сароджини Деви и я поехали на
автомобиле. Книги были распроданы быстро. Вырученные деньги предполагалось
передать на поддержку кампании гражданского неповиновения. Ни один человек
не купил книгу за назначенную цену в четыре ана: каждый давал больше; иные
отдавали за книжку все, что было в кармане. Сплошь и рядом давали пять и
десять рупий, а один экземпляр я сам продал за пятьдесят рупий! Мы
предупреждали покупателей, что их могут арестовать и посадить в тюрьму за
покупку запрещенной литературы. Но в тот момент люди утратили всякий страх
перед тюрьмой.
Но затем мы узнали, что правительство решило считать, что запрещенные им
книги фактически не продавались, книги же, которые продавали мы, не
относились к категории запрещенной литературы. Перепечатку правительство
рассматривало как новое издание запрещенных книг, а продажа нового издания
не являлась нарушением закона. Известие это вызвало всеобщее разочарование.
На следующее утро мы созвали митинг, чтобы принять резолюцию о свадеши и
индусско-мусульманском единстве. Тут Витхалдас Джераджани впервые понял, что
не все то золото, что блестит. На митинг явилась лишь небольшая горсточка
людей. Я отчетливо помню нескольких женщин, присутствовавших на этом
собрании. Мужчин было тоже очень мало. Со мной был заранее составленный
проект резолюции. Прежде чем прочитать его, я подробно разъяснил значение
этой резолюции. Малочисленность присутствовавших не смутила и не удивила
меня. Я давно заметил пристрастие людей к активной деятельности и нелюбовь к
спокойным конструктивным усилиям.
Но этому я посвящу отдельную главу. Теперь же продолжу свой рассказ. В
ночь на 7 апреля я выехал в Дели и в Амритсар. По приезде в Матхуру 8 апреля
до меня дошли слухи о возможном аресте. На следующей станции после Матхуры
встречавший меня Ачарья Джидвани сказал мне вполне определенно, что я буду
арестован, и предложил свои услуги. Я поблагодарил, обещав воспользоваться
ими в случае необходимости.
Поезд был еще на пути к станции Палвал, когда мне вручили приказ о
запрещении
провинции может вызвать там беспорядки. Полиция предложила мне немедленно
сойти с поезда. Я отказался сделать это, заявив:
– Я еду в Пенджаб по настоятельной просьбе, причем не для того, чтобы
вызвать беспорядки, а наоборот, прекратить их. Поэтому подчиниться вашему
приказу я, к сожалению, не могу. Наконец поезд прибыл в Палвал. Меня
сопровождал Махадев. Я предложил ему поехать в Дели с тем, чтобы
предупредить о случившемся свами Шраддхананджи и обратиться к народу с
просьбой сохранять спокойствие. Он должен был разъяснить, почему я решил не
подчиниться приказу и пострадать за свое неповиновение, а также почему
полнейшее спокойствие в ответ на любое наложенное на меня наказание будет
залогом нашей победы.
В Палвале меня высадили из поезда и взяли под стражу. Вскоре прибыл поезд
из Дели. Меня в сопровождении полицейского посадили в вагон третьего класса.
В Матхуре меня высадили и поместили в полицейские казармы, причем никто из
полицейских не мог сказать, что со мной будет дальше и куда меня повезут. В
4 часа утра меня разбудили и посадили в товарный поезд, направлявшийся в
Бомбей. Днем меня заставили сойти в Савай-Мадхопуре. Я поступил в
распоряжение инспектора полиции м-ра Боуринга, который прибыл почтовым
поездом из Лахора. Меня посадили вместе с ним в вагон первого класса. Из
обыкновенного арестанта теперь я превратился в арестанта-"джентльмена".
Инспектор начал с длинного панегирика сэру Майклу 0'Двайеру. Сэр Майкл, дескать, против меня лично ничего не имеет: он только боится, что мой приезд
в Пенджаб вызовет там беспорядки и т. д. В заключение он предложил мне
добровольно вернуться в Бомбей и дать обещание не переступать границу
Пенджаба. Я ответил, что, по всей вероятности, не смогу выполнить этот
приказ и вовсе не намерен возвращаться добровольно.
Видя, что со мной сделать ничего нельзя, инспектор заявил, что в таком
случае ему придется действовать согласно закону.
– Что же вы со мной собираетесь делать?
– спросил я.
Он ответил, что пока еще не знает, но ждет дальнейших распоряжений.
– Пока что, - сказал он, - я везу вас в Бомбей. Мы прибыли в Сурат. Здесь
меня сдали другому полицейскому офицеру.
– Вы свободны, - сказал он мне, когда мы подъезжали к Бомбею, - но было бы
лучше, если бы вы вышли у Мерин-Лайнс, я остановлю там для вас поезд. В