Мойка,15

Мойка, дом 15, квартира 7. Наше «родовое гнездо», место, где происходило множество событий, так или иначе определивших судьбы моих родных. Все истории, рассказанные в этой книге, все ниточки ведут именно сюда – в просторную квартиру с окнами, смотрящими на Мойку.

В 1925 году здесь поселились мои бабушка с дедушкой со своими маленькими дочками – моей будущей мамой и тетями. Несмотря на то что не так давно закончилась Первая мировая, что порой не хватало еды и самых необходимых вещей, они были здесь счастливы. По сохранившимся письмам и фото тех времен можно представить себе, как выглядела квартира тогда: уютная столовая, аквариум с рыбками, цветы на подоконниках, любимый котик, дремлющий на кресле… И, конечно, удивительный вид из окон: река, люди, прогуливающиеся

Семья Белобровых. В центре – бабушка и дедушка, вокруг – дочери (справа – Ира, сзади – Оля, слева – Вера). 1940 год

А потом началась война. Почти вся семья эвакуировалась из Ленинграда, и в квартире на Мойке поселились срочно приехавшие из Павловска, к которому подступали немцы, родители моей бабушки Екатерины Сергеевны. Хотя «поселились» можно сказать условно – иногда целые дни они проводили в бомбоубежище Эрмитажа. Жизнь, если это можно назвать жизнью, полностью изменилась. Перемены настигли и любимую квартиру. Никакого вида из окон больше не было – взрывной волной выбило все стекла, которые знакомый бабушки заколотил тем, что попалось под руку. Вещи распродавались и менялись на еду, мебель жгли, чтобы хоть как-то согреться. Любимого кота, которому до последнего пытались найти еду, пришлось усыпить, чтобы он в мучениях не умер от голода. Из пятерых родных, не покинувших квартиру на Мойке, в живых остались двое. Бабушкины родители, Сергей Иванович и Клеопатра Аристидовна Савиновы, и их маленький племянник Сашенька не пережили блокады.

В 1944 году в Ленинград, на Мойку, 15, вернулись бабушка с дедушкой и их увеличившееся семейство: в эвакуации у них появилась внучка, моя сестра Аня. Стекла вставили, комнаты привели в порядок, и квартира начала постепенно оживать, как и люди, оправляясь от ужасов блокады… А вскоре родилась я, Надя. И здесь уже начинается моя история и моя Мойка, 15. Помню пленных немцев в императорских конюшнях, помню наш школьный двор в соседнем доме и детские игры, да много чего помню, но об этом – позже…

В квартире № 7, где прошло мое детство и юность, наша семья жила вплоть до 1970-х. Потом в доме обосновалось генеральное консульство Франции, и всех расселили – так закончилась история «родового гнезда», с которым и у меня, и у всей нашей родни связано столько воспоминаний. А сам дом стоит и сейчас: после того как консульство перевели в другое здание, там находилась французская школа Андрэ Мальро. Сейчас, судя по всему, помещения просто пустуют. А ведь дом старый, с историей: в первой половине XIX века в нем жил князь П. В. Долгоруков, автор «Российской родословной книги», немало досаждавший дворянству, – например, у князя М. С. Воронцова он вымогал немалую сумму, чтобы подтвердить его происхождение от старомосковских бояр. А в 1843 году здесь останавливался Оноре де Бальзак, прибывший в Россию для встречи с дамой своего сердца Эвелиной Ганской. Правда, тогда дом был трехэтажный, четвертый этаж пристроили уже во второй половине XIX века. Но мы-то жили на третьем – поэтому вполне может быть, что Бальзак занимал те же комнаты!

Вид из наших окон. 1960-е годы

Иногда мне кажется, будто я сама застала то удивительное время, когда барышни ходили в длинных платьях, в обязательном порядке учились музыке и имели домашнюю прислугу, будто видела свою бабушку еще девочкой и была знакома со всеми ее друзьями и близкими – настолько живо она рассказывала мне о своем детстве. Помню, как я маленькая заходила к бабушке, которая сидела за письменным столом, читала или писала что-нибудь. Она улыбалась, приобнимала меня рукой, оставляла свою работу и начинала рассказ… Это было целое представление – как она изображала всех в лицах, меняла голос! И я погружалась в совершенно другую эпоху, начало XX века, бабушкино детство и юность.

Дом для сотрудников

Катя Савинова, моя бабушка, в детстве

Бабушка и я. 1950-е годы

Девочкой Катя жила в Павловске, со своими родителями и братьями-сестрами, в доме при Павловской обсерватории. Там работал ее отец, Сергей Иванович Савинов, крупный метеоролог-геофизик, основоположник науки о солнце – актинометрии. Семья была большая: Сергей Иванович со своей женой Клеопатрой Аристидовной, которую дома называли просто Клена, и их пятеро детей, среди которых была и моя бабушка Катя. Детство ее, судя по всему, было веселым и безоблачным: семейные торжества, прогулки в Павловском парке, игры. С юных лет она писала шуточные стихи, у меня сохранилась ее школьная тетрадочка с одним из моих любимых:

А еще Катя всю жизнь рисовала. Я до сих пор рассматриваю ее рисунки, затаив дыхание, и будто вижу маленькую девочку Катю, которая рисует необыкновенными красками и карандашами волшебные картинки – еще не зная, что она не просто рисует, а оставляет в вечности интерьеры, моду, да просто ауру времени своего детства. Знакомит меня, а может быть, и не только меня с другим миром, со своей жизнью. Мне кажется, эти рисунки помогали мне ярче представить то, о чем вспоминала моя бабушка.

С. И. Савинов, мой прадедушка

Клена Савинова, моя прабабушка

Бабушка Катя, ее сестра Лена и брат Павлик. 1900-е годы

Моя бабушка Катя и ее сестра Лена в детстве, в центре – прабабушка Клена, Павловск. 1900-е годы

Прогулка в Павловском парке. Начало XX века

В парке у обсерватории. Лена и Катя Савиновы. 1914 год

В Павловске. Лена и Катя Савиновы. 1914 год

Особенно часто она мне рассказывала о дяде Ване – очень веселом человеке, судя по всему, сильно повлиявшем на воспитание своей маленькой племянницы. Когда бабушке было три года, во время обеда всем детям предложили выбрать пирожные, которые они съедят на десерт. Только глазами – руками не трогать. Катя захотела корзиночку с фисташками, которую после трапезы ей и дали. Но коварный дядя Ваня, тогда еще – просто мальчишка, успел Кате шепнуть во время обеда: «Катька, не бери это пирожное, это не фисташки! Это – козявки из носа!» Естественно, Катя за столом громко сказала, что не будет есть это пирожное, потому что там козявки.

Один раз Ваня, тогда двенадцатилетний юноша, пошел с мамой в гости к ее приятельнице, с которой она должна была пообщаться по своим делам. Дамы отправились в другую комнату поговорить, оставив Ваню в гостиной. Хозяйка дома, чтобы мальчик не скучал, поставила перед ним большую коробку конфет, сказав: «Кушай, Ваня!» Когда они вернулись, собрались пить чай и открыли коробку – там не было ни одной конфеты! Так фраза «Кушай, Ваня!» стала крылатой. У нас дома нередко ее произносили и спустя несколько десятков лет, когда дяди Вани давно уже не было в живых.