Можайский — 7: Завершение
Шрифт:
— Но откуда типографская краска на патронном заводе?
Сушкин подмигнул:
— И еще вопрос: откуда на патронном заводе листовки?
Объяснения — что за листовки — были излишни: поручик всё понял:
— Подпольщик!
Сушкин едва заметно тряхнул головой:
— Очень на то похоже.
Дыхание поручика участилось, на щеках появился румянец, уши стали рубиновыми:
— А знаете что, Никита Аристархович? — спросил он Сушкина с такой интонацией в голосе, что Сушкин вздрогнул.
— Что?
—
36.
Сушкин помахал рукой, привлекая к себе внимание «официанта». «Официант» немедленно подошел к столику, но, вместо того чтобы согласиться произвести расчет, попросил немного подождать: мол, до репортера и его гостя есть дело у еще одного посетителя. Много времени это не отнимет, а уважить человека необходимо: положение у него такое!
— Началось?
— Посмотрим!
Долго ждать и впрямь не пришлось: тот самый человек, который ранее заинтересовал Сушкина, а буквально только что озаботил поручика, встал из-за своего столика и, подойдя, к столу наших сунувших головы в пекло героев, мягко — выговор у него был каким-то истеричным, но тон — в противоположность выговору — вполне дружелюбным — спросил:
— Могу ли я присесть, господа?
Сушкин жестом указал на свободный стул.
— Благодарю!
Человек сел. Руки он аккуратно сложил на столешнице. Поручик в волнении откинулся на спинку: теперь, вблизи, он приметил еще и то, что никак не мог рассмотреть с расстояния в полумраке помещения — руки незнакомца и вправду были испачканы типографской краской, но не только тою, какая идет на обычные газеты — и листовки, — но и цветной! А из цветов преобладали синюшный и какого-то странного, коричневатого оттенка: такой иногда используется в казенных типографиях.
Сушкин тоже заметил эти цвета и тоже откинулся к спинке своего стула. На его лице явно отразилось охватившее его волнение.
Человек — было бы странно, если бы этого не произошло — заметил реакцию обоих — репортера и поручика, — перевел взгляд с них на свои руки, пожевал губами, а затем слабо улыбнулся:
— Да, пачкливая, — употребил он странное слово, — краска. И въедливая. Что, должен признаться, доставляет определенные неудобства. Но ничего не поделать! Приходится работать и с такой!
— Кто вы? — спросил поручик.
— Разве я еще не представился? — деланно удивился человек. — Ну, извольте: Михаил Иванович. А фамилия — это лишнее.
Человек продолжал говорить мягко, но истеричности в его выговоре прибавилось. Поручик даже подумал, что эта истеричность — следствие привычки произносить речи перед многолюдными и шумными собраниями. Так ли это было или нет, спросить он не решился. Человек же таких объяснений не дал.
— И что же, — заговорил тогда
Михаил Иванович тихонько засмеялся:
— Решил ответить любезностью на любезность. Я заметил, что вы живо мною интересуетесь, и вот — хочу задать вам вопрос: чему обязан, господа?
Ответить на этот вопрос прямо было довольно затруднительно. Репортер и поручик переглянулись.
— Вас, — продолжил, не дождавшись ответа, Михаил Иванович, — я знаю.
Михаил Иванович кивнул Сушкину.
— Вы — репортер. Известный. Пишете всякую.. э… вы уж простите… хрень.
Сушкин побледнел.
— Не обижайтесь, Никита Аристархович, ведь вы и впрямь… э… страшно далеки от народа, а сейчас такое время, когда любые данные Богом таланты следовало бы направить на поддержку низов.
Сушкин и поручик снова переглянулись.
— Люди исстрадались настолько, что любую помощь приемлют с благодарностью. А уж если помощь эта… существенна, если она связана с просвещением — а ведь вы, Никита Аристархович, могли бы просвещать! — тогда и благодарность… шире, ощутимей.
— Позвольте! — набрался решимости Сушкин. — Вы что же: митингуете перед нами?
Михаил Иванович в свой черед побледнел, но остался дружелюбным на прежний манер:
— Нет, и в мыслях не было, — ответил он. — Всего лишь… обрисовываю ситуацию.
Эти постоянные заминки в речи Михаила Ивановича пугали. Казалось, сей странный персонаж нарочно подбирал такие слова и выражения, за какими могло скрываться всё что угодно и смысл которых можно было подменить в любой момент!
— Вы нам угрожаете? — спросил Сушкин.
— До определенной степени, — неожиданно легко согласился Михаил Иванович.
— Но что вам от нас нужно?
Михаил Иванович посмотрел на поручика:
— Никиту Аристарховича я знаю: хороший, добрый человек, пусть и непутевый и… невыдержанный идейно. А вот кто вы такой, милостивый государь?
Поручик, одетый не в форму, а в статское, невольно окинул взглядом свои сюртук и брюки, в которых вроде бы ничто не выдавало его принадлежность к полиции.
— Сапоги, — любезно подсказал Михаил Иванович.
Поручик выставил из-под стола ногу и посмотрел на сапог. Сапог и в самом деле был армейским.
— Вы, я полагаю, офицер?
— Поручик Любимов, — представился Николай Вячеславович, решив не упоминать о полиции.
Это, однако, не помогло.
— Служите в полиции, не так ли?
— Откуда вы знаете?
Михаил Иванович пожал плечами:
— Помилуйте! — взгляд его стал немножко укоризненным, как будто бы Михаил Иванович пенял поручику на его, поручика, неуважение к умственным способностям собеседника. — Помилуйте! Да разве может что-то остаться в тайне после стольких громких событий? Вы — из Резерва на службе в участке Можайского?