Можайский — 7: Завершение
Шрифт:
Сушкин заметался по склепу.
— Должен же быть какой-нибудь выход! — подгонял он самого себя. — Должен! Ну же, ну!
Вода прибывала. Поручик, по-прежнему сидевший у стены, оказался уже сидящим в болоте. Его одежда начала промокать. По телу побежала дрожь. Поручик старался справляться с ней, но у него не очень получалось. И вот уже — совершенно против такого бессильный — он вовсю стучал зубами, да так, что стук отчетливо разносился по всему склепу.
— Н-н-н-ашли?
— Сейчас, сейчас!
— П-п-торопитесь!
Сушкин
Сложенные из кирпича, стены почти не отзывались: отзвук на стук был слабым, едва уловимым для слуха. Но вдруг что-то — не звук, нет — привлекло внимание репортера. Он ближе поднес факел к стене и радостно вскрикнул:
— Господи! Кажется, спасены!
— Ч-ч-то т-там?
— Раствор! Раствор отсырел и почти разрушился! Похоже, это наводнение — не первое, в каком наш старый, добрый, милый склеп успел побывать!
И в самом деле: приглядевшись внимательно, Сушкин обнаружил, что местами скреплявший кирпичи раствор выглядел… ненормально: каким-то раскрошенным, легко поддававшимся под пальцами и — стоило к нему прикоснуться — струйкой осыпавшимся из под кирпичей. Сами кирпичи при этом немного смещались вниз, влекомые естественной силой тяжести.
— А ну-ка!
Сушкин надавил на стену плечом. Стена хотя и выдержала давление, но явственно дрогнула. Из всех видимых щелей уже не струйками, а потоками посыпался цемент.
— Ну!
Сушкин надавил сильнее, но результат остался прежним. Тогда репортер отошел насколько мог дальше и, взяв короткий, но мощный разбег, бросился на стену всей массой своего тела.
Стена — как будто нехотя, как будто бы еще размышляя, сдаться окончательно или нет — зашелестела звуками, характерно зазвенела кирпичом, а потом — медленно, как во сне — начала заваливаться.
Сушкин отскочил.
— Поручик!
— С-с-лышу!
— Получилось!
— Д-да!
В образовавшийся пролом немедленно хлынула вода, но Сушкина это уже не волновало. Он бросился к поручику, выхватил у него из рук ставшие ненужными «факелы» и, отшвырнув их прочь — они немедленно с шипением погасли, — подхватил его на спину и так, согнувшись в три погибели, донес его сначала до пролома, а затем и вынес из склепа.
На «улице» творилось невообразимое. Со стороны ограды всё превратилось в потоп. Потоп разливался широко, всеохватно, не оставляя незатронутым ни одного уголка Смоленского кладбища со стороны реки. Именно это обстоятельство — обширность места и всеохватность наводнения — замедлили, как понял Сушкин, наступление воды и дали ему время найти выход из склепа.
Но больше его внимание привлекло другое.
На другой стороне кладбища — там еще сохранялся снежный покров — сияло множество огней. Но не просто сияло, а мельтешило: огни
Слышались крики и окрики. В этих криках Сушкин разобрал свое собственное имя, а затем и имя поручика.
— Сюда! Сюда! — закричал он в ответ и, по-прежнему удерживая поручика на спине, двинулся в сторону огней.
— Сушкин!
— Мы здесь!
— Я слышу их, слышу!
Огни немедленно — сужающейся вереницей — устремились вперед.
— Монтинин!
Сушкин, глядя на выскочившего прямо на него человека в форме конного стражника и с фонарем в руке, едва не зарыдал.
— Монтинин!
— Сушкин!
Иван Сергеевич — это и вправду был он — передал фонарь какому-то другому человеку и подхватил поручика на себя:
— Ранен?
— Сильно.
— Вот черт! Коляску! Где коляска?
Под храп почти обезумевшей лошади на аллею влетела коляска.
Иван Сергеевич уложил поручика на сиденье и вскочил на козлы рядом с возницей. Сушкин устроился на полу.
— В больницу!
Коляска понеслась.
38.
Владимир Львович потянул Гесса за рукав и Гесс очнулся.
— Что произошло? — настойчиво спрашивал Владимир Львович, упустивший из виду появление во Флориане, а затем и бегство из него Талобелова.
— Вы его видели? Видели?
— Кого?
— Талобелова! Старика, который приносил вам письмо!
Владимир Львович покачал головой:
— Нет. Так это на него вы так отреагировали? Он здесь?
— Убежал!
Гесс сел обратно за столик.
— Получается, он всё же в Венеции.
— Да. Но теперь он знает и о моем присутствии здесь. А раньше — очень на то похоже — он этого не знал… интересно!
Гесс прищурился.
— Это так важно?
— Полагаю, — ответил Гесс, — да. Более того: полагаю, ситуация изменилась кардинально. Если на меня доселе никто не обращал внимания — я имею в виду местные власти, — то теперь и мне с минуту на минуту приходится ожидать… задержания.
— Арест? — изумился Владимир Львович. — Но почему?
— Не арест, — поправил Гесс, — просто… как бы это сказать?.. любезное предложение не вмешиваться в ход событий. Вот чего я жду. Именно это случилось и с его сиятельством, когда мы прибыли на вокзал. Если бы я тогда находился в купе, а не в ресторане, меня повязали бы по рукам и ногам так же, как и Юрия Михайловича! Подозреваю, Талобелов — и Молжанинов, разумеется — никак не желают нашего участия… сейчас уже Талобелов наверняка в полиции: рассказывает обо мне. Так сказать, срывает с моего случайного инкогнито маску…