Можно и не любить
Шрифт:
Оказывается, это возможно — любить без взаимности.
Грант не любил ее и никогда не будет любить. Это было настолько же понятно, насколько и болезненно. Он был мужчиной, для которого любовь никогда не будет не чем иным, как западней. Это было мнение, которое они оба разделяли и которое свело их вместе, но она не могла сказать ему, что ошибалась, что они оба ошибались.
Любовь была не западней, она была ключом — ключом к счастью. Грант посмеется над ее наивностью или, хуже того,
Если так, то единственный выход для нее — уйти.
— Моя прекрасная, ненасытная колдунья, — прошептал он над ее губами ночью, когда она с жадностью бросилась в его объятия и позволила ему снова увлечь себя в ослепительный полет к звездам.
Ханна вздохнула. Теперь она знала, что делать. Когда Грант проснется, она скажет ему, что хочет домой, даст ясно понять, что-то, что произошло этой ночью, больше никогда не случится. Она была уверена, что эта новость не понравится ему. Этой ночью он говорил о днях и ночах, которые ждут их впереди.
— Как тебе понравится, если мы поедем вниз к Чичен-Ицу и посмотрим руины майя? — негромко спросил он, когда они лежали в объятиях друг друга и смотрели игру лунного света на потолке. — Мы можем забраться на вершину храма Кукулкан. Говорят, что оттуда можно увидеть край вечности.
Именно тогда Ханна начала чувствовать боль от возвращения к реальности.
— Никто не может заглянуть так далеко, — сказала она немного спустя.
Грант улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
— Мой маленький прагматик. Как ты можешь это знать еще до того, как испробуешь?
Потому что не существует вечности, во всяком случае для нас, подумала она, но вслух не сказала. Не могла. Это бы означало слишком раскрыться. Вместо этого она зажмурила глаза и призналась себе в том, что эта единственная ночь будет все, что она может иметь с Грантом. Она должна бросить его сейчас, пока любовь к нему не станет такой же естественной, как дыхание, пока она не скажет ему, что никогда не хочет покидать его, что хочет быть его женой, его настоящей женой, и никогда не упоминать то дурацкое соглашение, которое однажды связало их друг с другом…
— Доброе утро, дорогая.
Ее глаза широко раскрылись. Грант лежал на боку, опираясь головой на локоть. И смотрел на нее сверху с ленивой, сексуальной улыбкой на устах. Боже, почему она не покинула постель раньше, чем он проснулся?
— Мне только что снился прелестный сон, — нежно сказал он, — что ты лежишь в моих Объятиях. — Он протянул руку и коснулся ее губ пальцами. — Мы были в комнате, залитой солнечным светом, и ты лежала рядом со мной, твои волосы разметались, как темный шелк, по белой подушке.
Он наклонился и нежно поцеловал
Ханна проглотила комок в горле. Она знала, что сейчас должно произойти, она видела это по тому, как потемнели его глаза, она чувствовала это по тому, как жар пробежал по ее крови. И это может не произойти, если она найдет в себе силы сказать ему, что все кончено.
— Грант…
— Не надо по имени. Скажи «дорогой». — Он снова поцеловал ее, кончик его языка скользнул легко в ее рот. — Я хочу слышать, как ты говоришь это, Ханна.
— Грант, пожалуйста. Уже… Уже, должно быть, поздно.
— Поздно? — Он улыбнулся и наклонил голову к ней так, что его губы коснулись ее шеи. — Поздно для чего?
— Поздно… поздно для завтрака. Эстрелла будет думать…
Он зажал между пальцами прядь ее волос и поднес ее к губам.
— Эстрелла ничего не будет думать. Она прекрасно понимает, что пары, которые приезжают сюда, чтобы уединиться, не самые пунктуальные гости в мире.
— Но разве тебе не хочется выпить чашку кофе?
— Ммм… Кофе, это было бы прекрасно.
— Хорошо. Тогда позволь мне…
— Кофе, дюжину яиц и фунт бекона. Ну, как звучит?
Не улыбнуться было невозможно.
— Так много с самого утра?
— Я, да. — Он ухмыльнулся. — И ты. Полагаю, что у тебя сегодня должен быть волчий аппетит, Ханна. — Он поцеловал ее, и она чувствовала по его губам, что он улыбается. — Ладно, полагаю, что должен принести жертву. Маленькое упражнение, чтобы начать день…
У нее перехватило дыхание, когда его рука начала двигаться по ней.
— Пожалуйста…
— Пожалуйста, что?
Его рот касался ее рта, как язык пламени, его губы были такими горячими на ее губах, такими сладкими, что вынудили ее открыться ему. А она не могла. Не могла.
Ханна отвернула лицо в сторону.
— Не надо.
Он откинулся назад и уставился на нее, она почувствовала, что ее рот начал дрожать.
— Не надо, — повторила она.
Когда она попыталась отстраниться, он позволил ей это. Она быстро встала с постели и накинула на себя халат. В комнате повисло молчание.
— Ты можешь… ты можешь первым принять душ, если хочешь, — сказала она, стоя к нему спиной.
— Ханна, в чем дело?
— Ни в чем. Я сказала тебе, что поздно, и… Он мгновенно очутился возле нее, положил руки ей на плечи и повернул к себе.
— Не будь смешной, — сказал он твердо, — тут что-то не так, и я хочу знать, что именно.
— Я… я просто сказала…
— Я помню, что ты сказала. Что уже поздно. Эстрелла будет недоумевать, что мы не кажем наши лица. И ты хочешь кофе.
— Это верно.