Мрачная игра. Исповедь Создателя
Шрифт:
Это была уродка. Ее непомерно пышный бюст как бы рассматривал меня, словно пара очков. Соски, топорщащие даже грубую материю свитера (если продолжить метафору) напоминали выпуклые блики света от электрических ламп. Над всем этим, на длинной тонкой шее, колыхалась мучительно маленькая голова, и черты ее лица были какие-то птичьи, типичные для жительницы города, который я с детства ненавижу.
Мы вошли в квартиру. Просторная прихожая, располагающая к велосипедным прогулкам. Налево-направо две комнаты. Прямо – кухня и прочее.
– Приступайте, –
– Вы хозяйка этой квартиры? – спросил я.
– Нет, просто слежу за ней. Хозяева отстроили дом в Тарасовке, что называется, вышли в люди. Ника снимает ее. Месяца три, как уехала в Крым. Кстати, странно: она давно должна была вернуться.
– Куда именно она отправилась?
– Секундочку. Ай, ай… Ну-да, Данила-мастер! В Ай-Даниль. Какой-то пансионат или санаторий, по путевке.
Интересно, до пожара или после?
– Не помните точно, какого числа?
– Разумеется. Это было второго ноября, у дочки как раз начались каникулы.
На другой день после пожара, буквально, через несколько часов.
– Вы видели ее в тот день?
Это был вопрос, решавший все. Если бы она сказала «да», мой роман с действительностью был бы закончен.
– Да, – сказала она и вдруг закашлялась. В эти мгновения я пережил многое…
– То есть, что же я вру? Я забыла. Она оставила записку.
– Почерк принадлежал именно ей?
– Да. Впрочем… Я не очень-то знаю ее почерк.
– Записка не сохранилась?
– Нет, конечно. Извините, мне надо поухаживать за цветами.
Мы прошли в комнату. Ничего особенного: неприбранное жилище одинокой женщины – поперек кровати банный халат, на стуле – скомканные черные колготки… И вдруг мое сердце забилось, я ощутил резкий спазм в гортани, будто подавился недожеванным куском. Комната медленно пошла вкруговую, явно демонстрируя нелепость, фальшь, мультипликационность окружающей среды…
И в центре этого кружения я увидел Марину.
Чуть склонив голову вниз-набок, как-то странно, незнакомо улыбаясь, безуспешно пытаясь подражать леонардовской шлюхе, она смотрела на меня, то есть, в объектив, то есть – на каждого желающего. Фотография была самой верхней в пачке, лежавшей на журнальном столике. Я взял пачку в руки и принялся рассматривать, тасуя, словно колоду карт.
На фотографиях были запечатлены крупные планы девичьих лиц. Всего их было одиннадцать, словно кроме существующих четырех мастей появились еще какие-то семь. Все они чуть наклонили головы вниз-набок, как-то загадочно улыбаясь – моны лизы – и по отсутствию воротничков было видно, что они либо глубоко декольтированны, либо… На лбу у меня выступила испарина. Следующая серия подтвердила мою догадку. Те же девушки – и среди них Марина – были сняты уже поясным планом, взятые чуть ниже пупков: у всех как на подбор крупные груди, и было видно, что для пущей выразительности они искусственно вызвали у себя эрекцию сосков.
Далее начиналось самое интересное. Девушки приняли излюбленную позу Поля Гогена «теха-омана» – эти фотографии выполняли двойную функцию: показывали во всей красе как обнаженные тела, так и профили лиц. Затем шли вольные фантазии на тему «я самая лучшая» – девушки причудливо изгибались, чуть не завязываясь в узел, протягивали в объектив свои груди, выворачивали наизнанку срамные губы… И среди них была Марина.
Она стояла, одним коленом упершись в венский стул, приспустив трусики, и симулировала мастурбацию. Глаза мои отказывались верить. Но это была – вне сомнения – она.
Одна странность поразила меня в этих изображениях, одна общая черта. Большинство моделей имели в той или иной степени выраженные африканские черты: либо настоящие мулатки, либо наши, доморощенные аскалки. Это был весьма романтический пансион.
– Бедненький! – услышал я голос соседки. – Тяжело на такое смотреть нормальному мужчине… Понимаю.
Я ошалело оглянулся на нее. Кажется, на несколько минут я вообще забыл о ее присутствии. Безумная мысль посетила меня. А что, если нет и никогда не было никакой Ники?
Я отделил от пачки крупные планы и дал соседке в руки.
– Если среди них Ника?
– Конечно, – сказала она. – Именно здесь они всем этим и занимались.
Нет, она указала не на Марину.
– Скажите, а эту девушку вы знаете?
– То же мне «девушку». Вы бы еще сказали – девочку…
– Знаете вы ее или нет? – терпеливо спросил я, трясущейся рукой алкоголика протягивая фотографию Марины.
– Да, – сказала соседка. – Это Лиля.
– Лиля?
Гадкая улыбка появилась на моем лице: конечно, это двойник, доппельгангер – ведь не могла же в самом деле Марина, моя Марина…
– Но это не настоящее имя, – продолжала соседка, будто бы грязной половой тряпкой стирая надежду с моего лица. – Да и Ника по паспорту обыкновенная… Как ее? Серьги, бусы… Ах, да! Анжела Буссу-Би. Это фамилия ее отца, негра из Марокко или Анголы, черт их разберет. Они все так называли себя для клиентов – Лилия, Ивонна, Гера… Вы, разумеется, знаете, чем они тут занимались?
– Чем же они тут занимались? – словно эхо, пробормотал я.
– Блядством они тут занимались, – сказала соседка ласково. – Что с вами? Вам плохо? Милиционеру нельзя матом, да?
Я промолчал. Комната продолжала медленно вращаться перед моими глазами, словно я находился в центре карусели.
Вдруг взгляд соседки уперся во что-то за моей спиной, и лицо ее стало заметно бледнеть.
– Нет, невозможно! – воскликнула она.
Я резко обернулся, ожидая увидеть что угодно, но интерьер был неизменен, словно стоп-кадр.