Мрачные сны Атросити
Шрифт:
— Бронежилет? — удивилась Энигма, игнорируя вопрос. — Боишься, что я тебя пристрелю?
— Я ничего не боюсь, — сухо ответил он. — И ты же не думала, что я буду ходить по чужим квартирам в служебном костюме?
— Великий Атрокс Моро ведет тайную жизнь, — усмехнулась Энигма. — Впрочем, ты и без того всегда был настолько скрытен, что горожане не знают, как выглядит их палач.
— Ты позвала меня, чтобы унижать? — раздраженно спросил Атрокс. — Не заставляй меня жалеть о том, что я пришел.
— Прости, — смягчилась Энигма, виновато потупив взор. — Я просто сильно нервничаю и, честно, я думала,
— Знаю, ты обо мне не самого лестного мнения, но я свое слово держу, — Атрокс сказал это сухо и резко, хотя ее искренность немного его тронула. — Мы так и будем торчать в коридоре?
Энигма отрицательно мотнула головой и поманила его на кухню. Атрокс внимательно следил за тем, как она набирает воду из-под крана и ставит чайник. Она хозяйничала в чужой квартире, жителей которой арестовали, и его страшно злило, что она так запросто пользуется чужим имуществом. А потом она вдруг запела.
Тусклый фонарь за окном бьется с тенями ночи.
Он — одинокий боец, против целого мира,
Он был для нас как ручное светило
Вместо солнца, луны и звезд.
Атрокс мысленно возмутился, что она осмелилась петь перед ним. Он был противником музыки, ведь та по его убеждениям взывает к зверю в человеке. Даже самая точная, самая строгая классическая композиция порождает чувства, заставляя подчиняться своим ритмам. Любая мелодия подобна гипнозу и так или иначе меняет состояние человека. Поэтому Атросити однажды лишился музыкальности, во имя спокойствия и чистоты.
Как смела Энигма нарушить важнейший закон в его присутствии? Как смела увлечь его этой песней, заставить сердце биться быстрее? Мысли Атрокса сбивались с толку и словно повиновались мелодичным переливам ее голоса. Он не желал чувствовать эмоций, но уже не мог остановить возникшие в голове образы. Одинокий и тусклый фонарь стал казаться ему воплощением света, к которому он изо всех сил тянулся, но который не мог ни согреть, ни прогнать тьму. Тяжесть жизни звучала в этой песне.
В поисках спасения, в надежде отвлечься, он стал осматривать кухню. Но стало гораздо хуже, ведь он заметил, какой слой пыли лежит на подоконнике слева от балконной двери и сколько ее осело на паутине в углу под потолком. Это были страшные свидетельства запустения. Бывшие обитатели квартиры оказались слабыми звеньями и сами поддались преступности, но Атрокс осознавал и свою причастность к их падению. Закон не смог отгородить их от зла. Мир пустел, и истощению этому не было конца.
Внезапно в голову ворвалась странная, будоражащая мысль, что с этой заброшенной квартирой произошло чудо. Ведь случайно на ее кухню залетел белоснежный поющий мотылек, который на время зажег свет и разогнал тьму и холод, и эту несносную пустоту.
Засвистел чайник. Атрокс опомнился. О чем он вообще только что думал?
— Прекрати, — сердито потребовал он, и Энигма мгновенно смолкла. В резко возникшей тишине стало еще теснее, поэтому он поспешил ее нарушить. — И каково тебе распоряжаться на чужой кухне?
— Тебе это правда интересно? Благодаря тебе я уже привыкла к таким вещам. Не подумай, это не
Ее смелость задела Атрокса, но достойного ответа на такую наглость он не придумал. Энигма пододвинула к нему чашку с горячим напитком.
— Пить не с чем, — с сожалением сказала она. — Тут давно нет еды.
— Я и не буду.
— Думаешь, я хочу тебя отравить? Обидно даже.
Атрокс недоверчиво покосился на кружку.
— Что там?
— Чай.
— С цианидом?
— Ого, ты не разучился шутить! — воскликнула она, усаживаясь за стол напротив него. — Ты ведь шутишь, верно? Я не дура, чтобы пытаться причинить тебе вред.
Атрокс вздохнул, чуть расслабившись. Но к чашке все же не притронулся.
— Что за просьба у тебя ко мне, о которой ты говорила в цитадели?
— Давай сначала выпьем чаю, хорошо? Я очень волнуюсь, и мне вообще нелегко с тобой разговаривать, откровенно говоря.
— Не люблю ходить вокруг да около, — холодно сообщил он. — В городе хаос, нет времени для долгих разговоров.
— Хаос? — повторила она, отпив из своей кружки. — Мне казалось, все потихоньку возвращается в прежнее русло. В чем дело?
Ее интерес казался искренним, и он почему-то решился быть с ней чуть более открытым. К тому же она сама не скрывала перед ним своего страха.
— Возникли проблемы с восстановлением цитадели. Многие заводы не вернулись к работе, потому что люди отказываются идти на смену. Роботов на их замену не хватает, а новые по понятным причинам не производятся. На все не достает ресурсов. И… — он замялся, но все же продолжил, — дезертировало несколько полицейских, такого раньше не случалось. Поэтому — сразу к делу.
Он понял, что говорит об этом слишком эмоционально. Негодование и боль от происходящего терзали его, делали уязвимым. Контроль слабел, дела шли хуже некуда.
— Мне жаль, что так вышло, — сказала Энигма. — Я могу тебе чем-то помочь?
Атрокс посмотрел на нее с недоверием. Что ей до всего этого?
— Ты словно все время в невидимой броне, — печально вздохнула она. — И это я еще ранимое создание?
Атрокс хотел сказать, что его невозможно ранить, но понял, как глупо это сейчас прозвучало бы. Он чувствовал себя пойманной в клетку раненной птицей. Особенно здесь, в этой чужой квартире, в которой он не должен находиться. И в этом тайном разговоре, в котором не должен участвовать. Сейчас он отдавал себе трезвый отчет в том, что Энигма тут не при чем. Это его собственная слабость и чувствительность всплыли на поверхность, заставляя совершать странные поступки.
Энигма встала из-за стола и подсела к нему, коснувшись его руки. Он вздрогнул и тут же устыдился этого, надеясь, что она не заметила ничего.
— В этом чае всего лишь ромашка — привет из далекого прошлого, — Энигма улыбнулась. — Если я отопью из твоей чашки, ты будешь пить чай?
— Зачем?
— Это здорово. Это тепло и вкусно. К тому же, может, это последняя сушеная ромашка на земле.
Атрокс не стал возражать. И внимательно следил за тем, как ее аккуратные пухлые губы касаются его чашки, вбирая ароматный напиток.