Мрачные сны Атросити
Шрифт:
Неужели все это было взаправду? Неужели и впрямь все началось с шайки детей, которые строили и улучшали мир вокруг себя. Все эти города, эпохи, бесконечное множество жизней, что сменяет друг друга и преобразовывает свой обобщенный облик. Облик мира, его сущность, его взлеты и… падения.
Почему мир обеднел, сократился до одного Атросити? Стал словно меньше, чем было еще во времена этих наивных домов на деревьях. Ограниченнее, чем в ту глупую и неловкую пору, когда ничего непонятно и как его сделать понятным — тоже
Если он не мог следить за всем, что происходит извне, в мире над миром, то он попытался хотя бы взять под контроль весь внутренний мир. Раскол произошел тогда, когда он принял такое решение? Или еще раньше? Неужели когда-то существовало мирное взаимопонимание между ним и…
Атрокс заметил свое измученное отражение в оконном стекле, затем перевел взгляд на город. Серый, бездушный, мрачнее его мыслей.
— Суд прошел хорошо, — раздался за спиной голос Сайма. — Уже есть заслужившие амнистию. Но тех, кому не хватило доказательств невиновности, вскоре вернут на острова.
— Как и планировали, — без какой-либо радости заключил Атрокс.
— Но вот слухи и волнения наша затея породила не очень хорошие, — продолжал референт. — Люди думают, что заключенных теперь будут ждать казни.
— Ты глава научной партии или глава партии слухов? — сухо отрезал президент.
— Я, кхм, мой интерес исключительно научный. Это, можно сказать, социологическое исследование на стыке с психологией.
Атрокс нахмурился. Где-то среди домов померещился Зверь, словно мрачной змеиной тенью он прополз по площади и скрылся в тени улиц. Взгляд вновь сфокусировался на собственном отражении. Взгляд, полный укора и неприязни к самому себе.
— Ты тоже считаешь меня монстром, Сайм? — вопрос вырвался сам собой, вслед за мыслями о напуганных гражданах и не менее напуганном окружении, которое не всегда умело прятало свой страх перед начальством.
Атрокс развернулся к столу, за которым референт возился с прототипом птицы-робота. Ученый оторвался от работы и посмотрел с недоумением, но без всякой опаски.
— Что? Нет. Я всегда с тобой заодно.
Президент недоверчиво прищурился. Его смутила собственная внезапно проснувшаяся разговорчивость, и разговор этот казался невыносимо бессмысленным. Но молчать уже не было сил.
— Разве кто-либо скажет правду передо мной?
— Мало кто, — ответил Сайм, поправляя очки. — Я говорю правду. Мое дело — наука. И мы стремимся жить по-научному. Так что мы либо оба монстры, либо оба добродетели. Тут уж как посмотреть.
— Но ведь наука не располагает всеми данными, — Атрокс принялся медленно ходить вдоль панорамного окна. — И познание мира не может быть определено только наукой.
— Пока она не изучит все, — заметил Сайм. — К этому мы и стремимся.
— Бесконечность изучить невозможно, потому что на это требуется бесконечное количество времени. Чем закрывать пробелы?
— Это больше философский вопрос.
Зато Атрокс знал, кто был в этом силен. Вновь напала истощающая до дрожи слабость, сдавило в висках. Было время, когда все вокруг казалось единым. А потом произошло осознание собственной индивидуальности, отрыв от всего прочего мира. Момент, дающий, с одной стороны, чувство безмерной свободы и власти, но, с другой, ощущение полного одиночества и бессилия перед огромным необузданным миром. И в этот самый момент рядом была она, такая же растерянная и не понимающая, кто она и как быть с той жизнью, что ей открыта.
Самый первый друг. Самая первая поддержка. Лишь потом постепенно образовалось все остальное, а они уже были друг у друга. Так когда же произошел раскол?
Как смел он забыть обо всем этом и долгие годы игнорировать важную часть своей жизни, своей истории? Почему он не смог уберечь то, что являло собой наиважнейшую ценность? Мир. Она исчезла, пропала вновь, но теперь уже, видимо, навсегда. И этот факт заставлял его чувствовать себя абсолютно беспомощным. Ведь он не может обращать время вспять, а смерть в жизнь. Никто не может. Он такой же бессильный, как те, кто боятся и слушаются его. Какой же тогда толк во власти, если она приносит одни мучения?
Жизнь в Атросити гасла, но Атроксу казалось, что река его жизни бурным потоком несла его к обрыву. Он захлебывался, безумно хотел дышать, но каждый вдох давался ему болезненно и судорожно. Никакие наработки и достижения, никакие внутренние ориентиры, ни Кодекс, ни даже воспоминания о самом светлом не могли надолго прибить его ни к одному из берегов. Все значимые моменты жизни очень быстро оказывались выше по течению, в прошлом, воспоминания лишь говорили о том, что это все длится достаточно долго, чтобы вот-вот закончиться. Впереди обрыв, а в душе — бесконечная пустота и холод. Эта река поиграется с ним и выбросит с обрыва.
— Что с тобой?
Атрокс и не заметил, как оказался за столом и сидел, спрятав лицо руками. Сайм уже был рядом и протягивал ему стакан воды.
— Спасибо, — поблагодарил президент.
— Ты неважно выглядишь. Мне позвать врача?
— Я здоров, — процедил сквозь зубы Атрокс и залпом осушил стакан. В горле и правда пересохло.
Сайм недоверчиво косился на него и не отходил.
— Я здоров, — повторил Атрокс и выпрямил спину для большей убедительности, хотя далось это с трудом. Внутри все сжало, сдавило от напряжения.
Сайм неуверенно отошел и вернулся на свое место, где его ждала разобранная птица. Повисло тяжелое молчание. Атрокс, выхваченный из потока переживаний, растерялся и почувствовал неловкость от того, что референт видит его слабость. А Сайм, похоже, по-прежнему хотел чем-то помочь, но не знал, чем, и от этого тоже выглядел беспомощным.
Тем временем за окном сгущались сумерки, и город хотя бы немного приукрасился вечерними огнями.
— Никак не могу заставить ее летать, — решил нарушить молчание ученый, тыкнув на металлическое подобие вороны.