Мщение или любовь
Шрифт:
Роми опустила глаза, не решаясь смотреть ему в лицо. Он, незаконнорожденный, вырос в бедности, и все же считает себя счастливчиком… Она вдруг почувствовала перед ним ужасное смущение и робость. Все эти годы Роми приписывала Доминику много всего, но главным образом явную сексуальную привлекательность и способность делать большие деньги. И не видела, какой он в душе хороший человек. Герейнт был прав. Она вздрогнула, когда поняла, куда ведет дальнейший ход ее мыслей. Ведь то, что он хороший человек, не мешает ему заниматься сексом без каких бы то
Он взглянул на нее прищуренными глазами, словно почувствовав ее внезапное замешательство.
— Я бы вылил бренди.
Она бы тоже. Но…
— Я собиралась ехать, — прямо сказала она. — Домой.
Он не выразил ни малейшего удивления.
— Не сомневаюсь, что ты собиралась ехать, Роми, только я не собираюсь отпускать тебя.
— Значит, сейчас ты переходишь к тактике пещерного жителя, да?
Он чуть заметно усмехнулся.
— Это всегда можно устроить, дорогая, если, как я подозреваю, такое обращение тебя возбуждает.
— Прекрати!
Но он уже подходил к ней, пока не остановился на расстоянии лишь выдоха, и Роми поняла, что сама затаила дыхание и то боится, то жаждет, чтобы он сделал что-нибудь до ужаса демонстративное. Может, швырнул бы ее на ковер и занялся бы с ней любовью по-настоящему?..
— Я вижу, что тебе ужасно жарко. — Он насмешливо скривил губы. Пошли, — сказал он и крепко взял ее за руку.
— Куда ты меня тащишь? — услышала она собственный срывающийся голос.
Доминик нахмурился, потом вздохнул.
— Боюсь, тебе сейчас не стоит изображать из себя беспомощную героиню, Роми. Особенно после того, как благодаря тебе я сегодня пережил, возможно, одно из самых эротических приключений в своей жизни. Я собираюсь отвести тебя в гостиную, где мы можем сесть рядышком, и…
— Догадываюсь, что будет! — ехидно перебила его она.
— Будет долгий разговор, который должен был состояться намного раньше, — с упреком в голосе закончил он.
Она еще никогда не слышала, чтобы это называлось так, но все равно позволила ему отвести себя в гостиную и уселась там на синем бархатном диване, подогнув ноги. Он наливал им обоим бренди. Потом подошел и расположился рядом с ней. Роми взяла свою рюмку дрожащими пальцами, отпила совсем чуть-чуть и сразу поставила рюмку на один из маленьких столиков. Чтобы потянуть время, она усиленно занялась юбкой своего платья, собрав и загладив в пальцах несколько складочек на атласе, потом наконец посмотрела ему в лицо ясными карими глазами.
— Так о чем ты хочешь поговорить, Доминик?
Его губы сложились в ироническую усмешку.
— Ну, я мог бы представить целый список вопросов, подлежащих обсуждению.
— Неужели так много? — Роми сделала попытку обратить все в шутку, но голос задрожал, и она испугалась, что может совершить самую непростительную ошибку — расплачется.
— В чем дело? — Он нахмурился.
— Я не знаю!
— Вся беда была в этом.
Она попыталась отвернуться, но он не позволил ей, крепко
— Может быть, сейчас и не время для разговоров, — пробормотал он и приблизил к ней лицо. — Может быть, нам стоит заняться чем-то полезнее? Что скажешь, Роми?
Она не сказала ничего, потому что чувствовала себя слабой, обессиленной и совершенно неспособной бороться. Ее сопротивление чарам Доминика все убывало и убывало с той самой минуты, когда она переступила порог его дома, и теперь почти полностью исчезло. Ее лицо побелело, глаза стали огромными и тревожными, и Доминик сжал зубы. Проклятье! Он не может сейчас заниматься с ней любовью. Это невозможно, пока она смотрит на него этими глазами, полными боли, глазами, словно у раненого оленя.
— Расскажи мне о твоем замужестве, — неожиданно попросил он.
Эти слова как бы вывели ее из оцепенения. Роми заморгала от удивления, что он вдруг задал ей такой вопрос и в такое время. Но если покопаться как следует в сердце, то разве сможет она когда-нибудь говорить о Марке без чувства вины и сожаления, которые не оставляют ее? Она выпрямилась, слегка отодвигаясь от Доминика, а ее рука потянулась за рюмкой с бренди.
— Что ты хочешь узнать о моем замужестве? — спросила она, не в силах скрыть печаль в голосе.
Доминик усилием воли не позволил себе упиваться хрупкой красотой ее лица.
— Оно было счастливым?
— Нет. — Роми увидела горький упрек у него в глазах и сжалась. — Во всяком случае, в обычном смысле.
— Из-за твоих измен?
— Из-за болезни Марка, — сказала она, и теперь настала его очередь вздрогнуть. — Это с неизбежностью омрачало наши отношения, но мы старались использовать как можно лучше то, что имели.
Какое-то время он молча переваривал сказанное ею. Потом спросил:
— Он переносил все мужественно?
Роми кивнула.
— Иногда он вел себя с поразительным мужеством, но порой бывал страшно испуган. — Она посмотрела Доминику прямо в глаза. — Не существует никакого стереотипа поведения для людей, знающих, что они умирают, Доминик. Нет ни правил, ни указаний, которым можно было бы следовать. Поведение этих людей беспорядочно. Непредсказуемо. Оно такое же, как и всякое человеческое поведение, в основном мы решаем все по ходу дела.
— И ты могла смотреть ему в глаза? После того, что ты ему сделала?
— Да, могла. — У нее задергалась щека. — Потому что его мать поместили в частную лечебницу, и у него осталась только одна я, — просто ответила она.
Потом, сочтя, что Доминик весьма успешно уходит от своей доли ответственности, добавила:
— А еще потому, что я — в отличие от тебя, Доминик, — не смогла бы решиться сбежать.
— Я не сбежал! — проговорил он сквозь зубы.
— После свадьбы ты больше ни разу не виделся с ним. Ни разу! — упрекнула она Доминика. — Ты не явился даже на похороны, черт возьми!