Мсье Лекок
Шрифт:
– Значит, это признанный факт! Хорошо! Объяснить его можно только так: либо в тюрьме существует сговор, либо кто-то навещал Шюпена.
В самом деле, было трудно представить себе третью альтернативу. Господин Семюлле был явно смущен. Казалось, он колебался, делая выбор в пользу то одной, то другой версии. Наконец он решился, встал и, взяв шляпу, сказал:
– Я хочу в этом убедиться. Идемте, господин Лекок.
Они вышли. Благодаря узкой и темной галерее, которая связывала «мышеловку» и Дворец правосудия, они за две минуты добрались до тюрьмы предварительного заключения.
В это время заключенным раздавали еду. Директор тюрьмы прогуливался в первом дворе вместе с Жевролем. Заметив следователя, он бросился к нему с нарочитой поспешностью.
– Разумеется, господин следователь, – начал он, – вы пришли сюда из-за заключенного Мая?
– Вы правы.
Как только речь зашла о заключенном, Жевроль счел возможным тактично подойти ближе.
– Я как раз беседовал о нем с господином инспектором Сыскной полиции, – продолжал директор. – Я говорил ему, что у меня есть все основания быть довольным поведением этого человека. У нас нет никакой необходимости надевать на него смирительную рубашку. Напротив, его настроение изменилось. Он стал есть с аппетитом, он весел, как зяблик, он даже шутит с надзирателями…
– Да уж!.. – подхватил Жевроль. – Когда его арестовали, он впал в отчаяние… Потом он подумал, что, возможно, сумеет спасти свою голову, что жизнь на каторге – это все же жизнь, к тому же с каторги возвращаются.
Следователь и молодой полицейский с беспокойством переглянулись. Эта веселость так называемого циркача могла быть всего лишь продолжением роли, которую он играл. Однако она могла быть связана и с появившейся уверенностью, что ему удалось обхитрить следствие. И кто знает, возможно, он получил хорошие новости извне?
Последнее предположение настолько поразило господина Семюлле, что он вздрогнул.
– Вы уверены, господин директор, – спросил он, – что до заключенных, содержащихся в одиночных камерах, не может дойти ни одно сообщение извне?
Подобное подозрение глубоко задело славного чиновника. Подозревать тюремщиков! Да это все равно что подозревать его самого! Он не удержался и возвел руки к небу, словно призывал Всевышнего в свидетели столь безрассудного кощунства.
– Да я в этом совершенно уверен!.. – воскликнул он. – Значит, вы никогда не видели одиночных камер! Вы не видели все эти тщательные меры предосторожности, тройные решетки, все эти навесы, которые препятствуют проникновению дневного света… Я уже не говорю о часовом, который денно и нощно прохаживается под окнами. Да ни одна птичка, даже самая маленькая не пролетит к нашим заключенным.
Одно это описание должно было прогнать беспокойство.
– Вы успокоили меня, – сказал следователь. – Теперь, господин директор, я хотел бы получить кое-какие сведения о другом заключенном, неком Шюпене.
– А!.. Знаю, презренный мерзавец.
– Вы правы. Мне хотелось знать, не приходил ли кто-нибудь к нему вчера вечером.
– Черт возьми!.. Чтобы дать вам верный ответ, мне придется сходить в канцелярию, господин следователь. Впрочем… Подождите… Вон тот надзиратель, маленький, который стоит под портиком, сможет прояснить ситуацию… Эй! Ферро!.. – крикнул директор тюрьмы.
Надзиратель Ферро подбежал.
– Не знаешь ли, – спросил директор тюрьмы, – не приходил ли вчера кто-нибудь к Шюпену?
– Да, сударь, приходил. Я сам отводил посетителя в переговорную.
Господин Семюлле довольно улыбнулся. Эти слова рассеивали все его подозрения.
– А его посещал, – живо поинтересовался Лекок, – крупный мужчина, не так ли? Краснолицый, курносый…
– Прошу прощения, сударь, но это была женщина, его тетушка, как он мне сказал.
Следователь и молодой полицейский вскрикнули от изумления и одновременно спросили:
– Как она выглядела?
– Маленькая, – ответил надзиратель, – пухленькая, белокурая, с виду славная женщина, явно не богачка…
– Уж не одна ли из наших беглянок? – вслух спросил себя Лекок.
Жевроль громко расхохотался:
– Еще одна русская княгиня, – сказал он.
Но следователю явно не понравилась подобная шутка.
– Вы переходите все границы, господин полицейский, – строго сказал он. – Вы забываете, что шутки, которые вы отпускаете в адрес своего товарища, касаются и меня!
Генерал понял, что зашел слишком далеко. Бросив на Лекока желчный взгляд, он рассыпался в извинениях. Но господин Семюлле, казалось, его не слышал. Он попрощался с директором тюрьмы и жестом велел молодому полицейскому следовать за ним.
– Отправляйтесь в префектуру, – сказал он, – и узнайте, под каким предлогом эта женщина получила карточку, позволившую ей увидеться с Политом Шюпеном.
Глава XXIX
Оставшись один, господин Семюлле по привычке отправился в свой кабинет. Все его помыслы были заняты «делом». Он, воплощение самой вежливости, забывал отвечать на приветствия встречающихся ему по дороге знакомых, настолько был погружен в свои размышления.
Как он до сих пор действовал? На ощупь. По капризу событий он бросался делать то, что было самым срочным. Или, по крайней мере, казалось самым срочным. Подобно человеку, блуждающему в потемках, он бежал наугад, не разбирая дороги, устремляясь к тому, что издалека казалось ему светом.
Но при таком беге силы быстро иссякают. Следователь понимал это и осознавал, что надо непременно разработать план. Он не сумел взять крепость с ходу, поскольку был вынужден следовать методичным правилам затяжной осады.
Сейчас он торопился, поскольку знал, что теряет драгоценные часы. Он понимал, что время работало против него, что расследование преступления становилось все более трудным по мере того, как он отдалялся от момента его совершения.
Но сколько ему еще предстояло сделать! Разве он не должен был показать трупы жертв убийце, вдове Шюпен и Политу? Подобные «очные ставки» были весьма полезными и давали непредсказуемые результаты.
Убийца Левер наверняка был бы оправдан за отсутствием убедительных доказательств. Однако, увидев жертву, он изменился в лице и утратил свою былую уверенность. Одного вопроса, заданного в упор, оказалось достаточно, чтобы вырвать у него признание в совершении преступления.