Мсье Лекок
Шрифт:
Поднимаясь по лестнице, Лекок улыбался. Сейчас он представит следователю самое убедительное, самое лучшее оправдание. Он даже заранее радовался, думая, как приятно будет удивлен следователь. Казалось, он воочию видел, как тот резко сменяет гнев на милость.
Но затруднения привратника и его настойчивость привели к ужасающим последствиям. Молодой полицейский очень торопился и поэтому без всяких задних мыслей открыл, не постучав, дверь кабинета господина Семюлле. К тому же ему в голову пришла роковая мысль пропустить вперед несчастную женщину, свидетельство которой могло оказаться решающим.
Когда молодой полицейский увидел, что следователь не один, когда он узнал в допрашиваемом человеке мужчину с портрета, Полита Шюпена, то от изумления застыл на месте. В то же мгновение он осознал значимость своей ошибки, ее последствия. Он понял, как важно было помешать любому общению, любому разговору между мужем и женой. Лекок подскочил к Добродетельной Туаноне и, грубо схватив ее за руку, велел немедленно выйти.
– Вы не имеете права оставаться здесь, – воскликнул он. – Идемте!..
Но несчастное создание потеряло голову, растерялось от нахлынувших чувств. Женщина дрожала сильнее, чем лист на ветру. Кроме своего мужа, она никого не видела, ничего не слышала. Встретить этого жалкого негодяя было для нее настоящим счастьем. Но почему он отпрянул назад, почему он бросал на нее гневные взгляды?
Добродетельная Туанона хотела обо всем ему рассказать, объясниться… Она отбивалась от Лекока… О, совсем недолго, но вполне достаточно, чтобы услышать фразу Полита, которая вонзилась в ее голову, словно пуля. Осознав это, молодой полицейский схватил Добродетельную Туанону за талию, поднял ее, словно перышко, и вытащил в коридор.
Эта сцена длилась не больше минуты. Господин Семюлле собирался что-то сказать, но дверь уже закрылась, и он оказался с глазу на глаз с Политом.
– Э!.. Э!.. – думал Гоге, дрожа от радости. – Вот так новости!..
Но поскольку потаенные мысли никогда не мешали Гоге добросовестно выполнять работу секретаря, он наклонился к следователю и спросил:
– Должен ли я записать последнюю фразу, которую произнес свидетель?
– Разумеется, – ответил господин Семюлле. – И слово в слово, пожалуйста!
Следователь замолчал, поскольку дверь вновь открылась. В кабинет вошел привратник и робко, с виноватым видом передал господину Семюлле записку. Потом он сразу же вышел.
Эту записку написал Лекок на листке, вырванном из блокнота. В ней он сообщал следователю фамилию женщины и коротко, но четко излагал собранные сведения.
– Этот парень обо всем думает… – прошептал господин Семюлле.
Теперь следователю стал ясен смысл сцены, разыгравшейся у него на глазах. Все получило свое объяснение!
Господин Семюлле горько сожалел о роковой встрече в своем кабинете. Но на кого сердиться? На себя, только на себя одного, на свое нетерпение. Ему изменила проницательность, когда он велел привезти Полита Шюпена, после того как привратник ушел. Но поскольку господин Семюлле ничуть не сомневался, что это обстоятельство окажет огромное влияние на ход расследования, он не слишком беспокоился и рассчитывал извлечь выгоду из той ценной информации, которую ему только что предоставили.
– Продолжим, – сказал он Политу.
Негодяй жестом продемонстрировал свое беззаботное согласие. Теперь, когда его жена вышла, он не шевелился, выказывая равнодушие ко всему происходившему.
– Сейчас вы видели свою жену? – спросил господин Семюлле.
– Да.
– Она хотела броситься вам на шею, но вы ее оттолкнули.
– Я не отталкивал ее, сударь.
– Вы держали ее на расстоянии, если хотите. Вы ни разу не взглянули на ребенка, которого она держала на руках… Почему?
– Это было неподходящее время думать о сантиментах.
– Вы лжете. Вы просто хотели, чтобы она стояла на месте, когда вы диктовали показания, которые она должна дать.
– Я!.. Я диктовал ей показания?..
– В противном случае произнесенные вами слова не имеют никакого смысла.
– Какие слова?..
Следователь обратился к своему секретарю.
– Гоге, – сказал он, – зачитайте свидетелю его последнюю фразу.
Секретарь монотонным тоном прочитал: «Я желал бы смерти тому, кто заявил бы, что я знаю Лашнёра».
– Итак, – настаивал господин Семюлле, – что это означает?
– Это легко понять, сударь.
Господин Семюлле встал и бросил на Полита один из тех взглядов следователя, которые, по словам одного подозреваемого, заставляют правду урчать в кишках.
– Хватит врать, – прервал он Полита. – Вы велели своей жене хранить молчание. Это непреложный факт. Зачем? И что она может нам сообщить? Неужели вы думаете, что полиция ничего не знает о вашей связи с Лашнёром, о вашем разговоре с ним, когда он ждал вас в экипаже на пустырях, о надеждах разбогатеть, которые вы связывали с ним?.. Поверьте мне, вам лучше сделать признание, пока еще не поздно, пока вы еще не встали на путь, в конце которого вас поджидает грозная опасность. В любом случае вы сообщник!
Было очевидно, что следователь нанес по наглости Полита тяжелый удар. Полит казался смущенным. Опустив голову, он пробормотал нечто неразборчивое. Однако Полит упорно отказывался говорить, и следователь, тщетно использовав свое самое грозное оружие, отчаялся. Он позвонил и распорядился отвезти свидетеля в тюрьму, приняв все меры предосторожности, чтобы он не столкнулся со своей женой.
Когда Полит вышел, в кабинет вошел Лекок. Он тоже пребывал в отчаянии, даже рвал на себе волосы.
– Надо же такому случиться, – повторял он. – Я не выведал у этой женщины все, что ей известно! А ведь это было так легко! Но я знал, что вы, сударь, ждете меня. Я торопился, я хотел, как лучше…