Мстислав Великий
Шрифт:
— Эй, кто там! — прозвучал окрик Мономаха.
Навстречу Ставру из дверей выскочило несколько дружинников.
— Взять крамольника!
Биться с новгородцем на кулачки не каждый решится. Каждый год на Волховском мосту сходятся отчаянные парни — не только на Масленицу, но и просто так. В иных мужах до старости сидит бесёнок. Ставр легко увёл в стороны нацеленные сулицы [16] , оттолкнул одного, вывернул руку другому, метнул через себя третьего, подставил ногу четвёртому, но на подмогу из
16
Сулица — короткое метательное копьё с каменным, костяным или металлическим наконечником.
Когда дверь захлопнулась и шум стал удаляться, Владимир Мономах обернулся на остальных новгородцев. Иные смотрели на него со страхом, иные с гневом, иные удивлённо. Сейчас, когда обижен был один из них, распри были забыты, и бояре стали единым целым.
— Имение сотского Ставра я приказываю в княжью казну отдать, — в тишине промолвил Мономах. — Пусть ведают все, и в другой раз неповадно будет. Венчан я патриархом Византийским на царство и назван царём всея Руси. Посему по-иному всё отныне пойдёт. Вся Русь теперь моя. А кто супротив меня выйдет — тому на Руси места не будет.
— Да мы, княже, всегда за тебя! — просяще воскликнул Константин Мовсиевич.
— Никогда из воли твоей не выходили, служили верно, как отцы и деды, — поддакнул Завид Дмитрии.
— Служить-то служили, да крамола средь вас взросла, — кивнул Мономах на дверь. — А посему да идите к честному кресту, что верные вы слуги мои. А кто не выйдет — хот мне враг.
3
Уже в тёмных сенях Ставра наконец одолели — но только после того, как к первому десятку княжеских гридней примчались на помощь остальные. Его сбили с ног и уселись верхом, заламывая руки назад, срывая дорогой опашень, закручивая вокруг запястий шёлковый пояс. Ставр ворочался в путах, и они трещали и рвались.
— Сыромятиной вяжи! Вожжи давай! — Дружинники висли на пленнике, всей тяжестью наваливаясь и не давая пошевелиться. Кто-то вожжами стал опутывать крепкое тело боярина поперёк, прикручивая локти к бокам.
Боярские отроки тем временем не скучали — как-никак, это было подворье великого князя киевского и царя русского. Их пригласили в нижние сени, где тоже накрыли столы. Будь пир иным, да будь они в старшей дружине, сидеть бы им в палатах, зреть издалека князей. Но и так хорошо веселье.
Шум в сенях услыхали сквозь гомон пира и бульканье вина. Люди оставили еду, заинтересовались.
— Чего там? — спрашивали они друг у друга и княжеских слуг, что подавали гостям угощение.
— Вяжут кого-то, — ответил чашник.
— Крамольника словили, — просветил другой, только что выходивший на двор. — На Владимир-Всеволодича крамолу ковал.
— Это кто же?
— Да новгородский. Из ваших.
Боярские отроки побросали все, выскочили из нижних сеней, любопытствуя.
— Сыромятиной вяжи! — раздавались крики в верхних сенях. — Ишь ты! Велик чёрт! — Слышались короткие сдавленные крики и шум борьбы. А потом всё затихло.
Ставра наконец связали и, спутав ноги вторыми вожжами, волоком понесли вниз, чтобы бросить в поруб. Протолкавшийся вперёд Валдис узрел своего хозяина.
— Ставр Гордятич! — ахнул он, бросаясь вперёд.
Ставр, услыхав знакомый голос, извернулся в руках державших его парней и увидел Жизномирича.
— Валдис! Беги! Василисе...
— Держи его! — раздался крик. — Это его человек! Хватай! Лови!
На крыльцо вышел Владимиров боярин Славята, коего Мономах послал проследить, чтобы крамольника заперли в поруб. С ним был кузнец — двое его помощников тащили цепи, в которые надлежало заковать пленника.
— Держи крамольников! — закричал Славята, указывая на Валдиса. Тот шарахнулся прочь, прорываясь сквозь столпившихся боярских отроков, когда на него бросились княжеские гридни. Кто-то из слуг попробовал удержать парня, но юркий Валдис ушёл из смыкающегося кольца и ринулся прочь.
— Беги! — нёсся ему вдогон отчаянный крик Ставра. — Василисе!., скажи!., князь!..
Ему на горло набросили верёвочную петлю, потянули, и сотский захрипел, задыхаясь.
За Жизномиричем бросились в погоню. По слову кого-то из Владимировых бояр на дворе Князевы гридни уже накинулись на остальных отроков, оттесняя их обратно в нижние сени, чтобы те не могли помочь врагу князя. Отовсюду на шум сбегались люди.
Куда бежать, Валдис не знал. Он впервые оказался в княжеском дворце и испуганно метался среди построек.
— Вон он! Держи! — раздались за спиной крики. — Стой!
Деваться было некуда — кругом враги. Если он остановится, его бросят в тот же поруб, что и боярина, а то и убьют. Валдис был уверен, что Ставра Гордятича ждёт смерть, и готовился дорого продать свою жизнь. Кабы не мать и Василиса Микулишна, ждущие в Новгороде, может, так оно и надо. Но юноше нужно было жить — чтобы успеть донести горькую весть до своих.
Ноги сами вынесли его на задворки, он не сразу понял, что попал в сад. У боярина Ставра был такой же, только поменьше — там гуляли его дочери, а с недавних пор — молодая жена. Отсюда некуда было бежать — кроме как...
За кустами сирени виднелись высокие ступени княгинина крыльца. Раздумывать было некогда, и Жизномирич, в три прыжка взлетев на узкое крыльцо, всем телом налёг на дверь.
Та оказалась не заперта, и парень кубарем вкатился в тёмные тесные сени. Едва не упал, быстро прикрыл за собой дверь, пробежал сени, толкнул ещё одну дверь — и нос к носу столкнулся с молодой женщиной в тёмном вдовьем уборе.
Она вышла на шум и топот и замерла на пороге, испуганно распахнув глаза. Несколько мгновений прошло, а потом женщина глубоко вздохнула, набирая воздуха в грудь. Но прежде чем она завизжала, парень упал в ноги: