Мстислав
Шрифт:
Разъехались, и ещё долго видел Мстислав Яна с гриднями. Воевода сидел на коне, будто сросшись с ним, и издали казался кряжистым дубом.
Но вот и Ян исчез с глаз. Перевёл Мстислав коня в рысь, за ним дружина поскакала. Ковыли высокие, до стремян достают, тонут в них лошади, распугивая тяжёлых дроф, поднимая стрепетов. На взлобочек выскочила рыжая лиса, издалека любопытно уставилась на всадников и снова исчезла в ковылях.
На привале Мстислав сказал Хазрету:
– За Доном пойдём левым берегом Донца до самых верховий. Коням легче, вишь, какое солнце изнуряющее…
Мстислав пробудился перед рассветом. Было свежо. Небо чистое и звёздное. Стрекотали кузнечики, и кричали перепела. Князь набросил на Добронраву плащ, сел рядом. Мыслью он уже был в Чернигове и беседовал с боярином Димитрием, расспрашивал его об урожае и начали ль обжиг кирпича, сколько кораблей бросали якоря у черниговского причала и что привозили гости, чего купили в Чернигове и чем казна обогатилась.
От Донца воротился молодой гридин с бадейкой, полной раков, принялся варить их. Это для Добронравы он старался, по камышам лазил.
Увидев, что князь не спит, подошёл Хазрет, присел, помолчал. Мстислав спросил:
– Сестру не повидал?
– Нет.
– Что так?
– Её в другой род отдали, а туда ехать далеко. Надо спуститься с гор и ехать над Кубань-рекой. Потом снова подниматься в горы и там искать тот аул.
– Ждёшь встречи с Марьей?
– И с Василиской. У меня ближе их никого нет теперь.
– Посмотрел на небо: - Пойду гридней поднимать.
И заиграла серебряная труба, стан пришёл в движение…
К Чернигову добрались с первыми, лёгкими заморозками. Под конскими копытами похрустывал тонкий ледок, траву покрывал мучной налёт, а днём, под солнцем, всё оттаивало. По наплывному мосту дружина перебралась на правый берег Десны и в сопровождении бояр и множества люда въехала в город.
Ещё в начале лета на глинистых местах у Десны поставили навесы для сушки и столики для станков, тут же и печи для обжига кирпича. Мужики набрасывали глинистый раствор по деревянным станочкам, приглаживали специальными досточками и, опрокинув, вываливали брусочки на просушку.
Тем часом им подносили новый замес. А когда кирпич-сырец подсыхал, его загружали в пышущую жаром печь…
Не отдохнув с дороги, Мстислав отправился посмотреть на обжиг кирпича. Боярин Димитрий хоть и рассказывал, да лучше самому убедиться.
Ещё издали увидел множество клетей. Сошёл Мстислав с коня, походил, постучал по кирпичу, он зазвенел, ударил кирпич о кирпич. Крепок! К боярину Димитрию повернулся:
– С будущего лета угловые башни из кирпича возводить станем.
Боярин согласился:
– Чать, мы не хуже Киева, пора и Чернигову в камень одеваться.
– Башни возведём, за стены примемся. Не в год, не в два, а будет, как мы задумали.
По морозу созрела рябина, росшая у княжьих хором. Упавшие ягоды каплями крови алели на снегу. Такая же рябина росла и у Петра в обже. Мстислав, побывав у него, узнал, Оксана ушла в Киев и приняла пострижение. Она просила брата передать князю, чтобы тот простил её. «Но в чём вина Оксаны? Разве в любви грех?» - думал Мстислав. Но если в том грех, то он, князь, в нем больше повинен.
Мстислав старался забыть Оксану, но слишком жива была память о ней. Однажды она приснилась ему. Накануне, проходя мимо рябины, услышал голос Оксаны. Остановился, огляделся - вокруг никого.
А ночью князю приснилось, он в Киеве, в монастыре. Его встретила строгая мать игуменья:
« - У нас нет Оксаны, есть сестра Анна, - сказала она.
Удалилась игуменья, и тут же он увидел Оксану всю в чёрном одеянии.
– Зачем ты явился?
– спросила она.
– Ты принёс мне лишнее страдание.
Он ответил:
– Почему ты ушла в монастырь, или я не любил тя?
– От любви и скрылась в келье. Я пострижение привяла, очиститься хочу. Уходи и не искушай, не вспоминай меня. Когда ты думаешь обо мне, на душе моей тяжесть, она болит…»
Пробудился Мстислав и долго не открывал глаз, не покидал сон.
Сразу же после утренней трапезы, взяв с собой Хазрета, князь отправился на охоту и неделю не возвращался в Чернигов.
День выдался морозный, хмурый. К обеду подул ветер и пригнал снежную бурю. Мстислав велел поминутно бить в большой колокол. Его мерный звон разносился далеко за Чернигов, облегчая заблудившемуся путнику выйти на дорогу.
Снег замёл всё, превратив и Десну и луга в одно общее поле, коварное, бездорожное, на каком человек легко сбивается с пути…
Буран застал Петра вблизи Чернигова. Он возвращался из Киева с большим коробом соли. Нанял Петра черниговский торговый человек Гараська. Выехали в Киев тремя санями, загрузились, а когда возвращались, Пётр отстал от товарищей - заезжал в монастырь, к Оксане.
Облепленный снегом, он правил теперь, сам не ведая куда, пока не убедился, что ездит по большому кругу. И Пётр дал волю коню. Теперь он и сам был не рад, что надумал повидать сестру. Её проведал, а белая смерть подкараулила его. Выбьется конь из сил, не отыщет дорогу, остановится и занесёт пурга сани и его, Петра. Он уже чувствовал, как холод забирается под тулуп, борода и усы обрастают сосульками. Пётр беззвучно молился. Вдруг ему почудился удар колокола. Он прислушался. Так и есть, звонили где-то в стороне.
– Ну, каурый, вывози!
– обрадовался Пётр и направил коня на звуки колокола.
А они всё отчётливей. И лошадь и смерд повеселели…
Через полчаса Пётр въехал на черниговский Подол а без труда отыскал подворье гончара Семена…
Утром пробудился - тишина, и буря не воет, а день солнечный, снег искрится. Решил смерд, прежде чем ехать к купцу, поискать его на торгу. И не ошибся. Пока снимали короб с солью, Пётр по рядам походил. Неожиданно увидел князя. Тот его остановил:
– Как в обже, Пётр?