Мудрец. Сталкер. Разведчик
Шрифт:
– Не понимаю я твой план, – сказал Печкин. – Ну, приедем мы. Ну, выйдем. Что дальше? Снова положим Пашу в скверике и будем ждать «демона»? До весны?
– Может быть, – сказал майор. – Не исключаю. Главное – засветить его. Да и себя.
– А не засветим?
– Тогда план Бэ. Ведём клиента в ту самую дурку. Пытаемся сдать. Заявление от родственников есть. Накорябал.
– Не прохонже, – жалобно сказал Паша. – Там не простая дурка. Туда на зиму хорошо бы! Только платить, как в пятизвёздочном отеле…
– Главное – в дурку попасть, – сказал Майор. – Дальше по обстоятельствам.
– Авантюра, – сказал Печкин. – Без легенды, без подготовки, без… Без концепции, наконец!
– Не в книжке, – сказал Майор. – Это жизнь. Импровизировать надо. Писатель. Вот и придумывай. У тебя на то. Калган заточен.
Неважно заточен, подумал Печкин. Не складывается у меня легенда. Кто там чего помнит? Сколько лет прошло, а память нынче у людей оперативная. Долговременная мало у кого есть. А документы посмотреть нам никто не даст по-хорошему. Придётся по-плохому…
Тут хлопнула тамбурная дверь, и сквозь вагон промчалась стая трудных подростков – человек пять.
– Проверка, – сказал Майор. – Черентай. Помалкивай. Иначе сам знаешь. Нам терять. Нечего.
И действительно, вскоре в холодный вагон проследовали трое – контролёр (обычный, обычный!) и двое милицейских во главе с сержантом. Сержант был уже немолод – такому туфту не впаришь…
Ну, билеты-то у них были, и контролёр трижды щёлкнул своими щипчиками. Сержант жестом отослал его дальше и критически оглядел всех троих. Одеты хорошо; пьяны в меру; чего же это они в таком дискомфорте путешествуют?
Потом всмотрелся в Черентая…
– Все странствуешь? Опять за старое взялся? – сказал сержант. – Вы, граждане, проверьте-ка у себя деньги и документы. Заодно и мне покажите… В смысле документы…
Документы у них тоже были. И очень серьёзные – для сержантского уровня. А к солидным людям, при аппаратуре соответствующей, с такой фуфловой ксивотой лучше было не соваться…
А сержант откозырял, и напарник его то же самое.
– Сержант Милюков, рядовой Баумгарт… Ступай, рядовой, продолжай проверку, а я с товарищами из Москвы посоветуюсь…
– Слушаю вас, – сказал Майор, когда рядовой Баумгарт удалился.
– Товарищ полковник, я этого типа знаю. Его вся железнодорожная милиция знает. Он по вагонам работает, только засыпается всякий раз по пьяни. Жалкая личность. Перекати-поле…
– Ну и, – сказал Майор.
– Ну и вот… Докладываю… – неуверенно сказал сержант. – Чтобы вы… В курсе…
– Органы в курсе, – сказал Майор.
– У вас, я извиняюсь, что – следственный эксперимент?
– Если я, – сказал Майор. – Тебе скажу. Тогда мне придётся. Тебя убить. А потом напарник. Убьёт меня. А потом себя. Уровень секретности. Понял.
– Понял, – сказал сержант Милюков. – А Черентая?
Мысль о том, что презренный Черентай один останется наслаждаться своей никчёмной жизнью, глубоко потрясла сержанта Милюкова.
– Шучу, – милостиво сказал Майор. – Давно ты видел. Черентаева Павла Эмильевича. В последний раз.
– Так тем самым летом, – сказал Милюков. – Его не забудешь. Как раз на этой ветке. Я его в Кошкине высадил. По-хорошему его надо было в район доставить, но тогда в вагоне поздние дембеля дрались, не до него…
Майор понимающе кивнул, потому что поздние, прямо с гауптвахты, дембеля – это серьёзно.
– А то убили бы его дембеля-то, – добавил сержант. – По ним даже пришлось оружие правомерно применить…
– Вот видишь, урка с мыльного завода, – сказал Печкин, обращаясь к Паше, – а ты ментов парафинишь всю дорогу. Он тебя, урода, спас…
Сержант благодарно кивнул журналисту, явно подозревая в нём сотрудника госбезопасности.
– А вы с ним… в Кошкин? – сказал он.
– Туда, – сказал Печкин. – Для выяснения.
– Так это из-за него было столько шуму? – сказал сержант.
– В смысле, – сказал Майор с полковничьим удостоверением.
– Ну, тогда… Тем летом… Стрельба эта вся… Даже нас поснимали с дороги – и в оцепление. Это его на самом деле ловили?
– Его-его, – сказал Печкин и выразительно глянул на Майора: видишь, импровизирую, легенду творю…
– Подробнее, – сказал Майор. Его манера говорить сильно впечатлила сержанта: большой человек, матёрый опер!
И Милюков рассказал, что семь лет назад в Кошкине, судя по ориентировке, схлестнулись две какие-то банды. И как-то связано было это побоище с местным санаторием для психов. И с какой-то шикарной иномаркой, брошенной на дороге. И были пострадавшие. Но толком простым ментам так ничего и не объяснили – кто, кого, чего, зачем…
– А ты сам кошкинский? – сказал Печкин.
Сержант Милюков оторопел, словно спросили сержанта, не участвовал ли он в мюнхенском гей-параде ещё при Гитлере.
– Н-нет, слава богу, – выдохнул он.
– А приятели там есть? – сказал журналист. – Ну, родня, знакомые… Баба, наконец…
– Тьфу на вас, – сказал сержант, но тут же убоялся своей дерзости: – В смысле да что вы! Кошкинские все с призвездью. Они ведь при санатории работают – кто в обслуге, кто в охране, кто где. Там личного состава больше, чем больных! А кто с психами работает, тот сам психом становится. Потому что шизофрения передаётся вирусным путём. Британские учёные сказали.
– А менты там что – тоже психи?
– Ещё какие! – со страстью сказал Милюков. – Городишко маленький, депрессивный… Все друг друга знают. Скучно им. От такой службы без всякого вируса спятишь… Мне и вашего подследственного пришлось там высадить, а на сердце тревога, но делать-то нечего было! Хорошо он живой остался!
– Молодец, – сказал Печкин. – Хвалю. Про наш разговор никому ни слова. Вот, выпей с друзьями за успех нашего безнадёжного дела…
И протянул сержанту крупную купюру.