Мудрец. Сталкер. Разведчик
Шрифт:
– С лёгким паром! – сказал Киндер.
Печкин оторвался от возвышенных своих мыслей и поднял голову.
По лестнице спускались Белый и Синильга. Они смущённо улыбались, как нашкодившие дети. Сахалярочка куталась в махровый парижский халатище, спасатель был в белоснежном тренировочном костюме – только надписи «СССР» на груди не хватало…
Вдруг его счастливое лицо окаменело.
Пришелец открыл глаза и посмотрел на Белого.
Белый жестом отослал Синильгу наверх, и она подчинилась.
Белый развёл руки, показывая, что лучше бы всем присутствующим разойтись к стеночкам, – и сталкеры подчинились. Только Топтыгин возле стойки хотел что-то сказать, но Белый прижал палец к губам…
Пришелец встал и скрестил руки над головой.
Белый повторил его движение – или приветствие?
Никто из них не принял боевую стойку, но всем стало понятно, что сейчас начнется поединок. Без единого слова. Без угрозы. Без ритуала.
Печкин почувствовал, что не выйдет у него не только встать – вообще пошевелиться. Как тогда, перед химерой. Надо будет спросить у Белого, как вышло с химерой, почему она сгинула. Боже, о чём я думаю… Мыло прав – этот лжесектант не человек. Человек не может так быстро… Значит, и Белый – тоже?
Противники раскинули руки и пошли по кругу, как в греческом танце сиртаки – только двое из полагающегося хоровода, другие участники как бы подразумевались. Танцоры двигались всё быстрее и быстрее, пока не образовалась чёрно-белая лента, как в стробоскопе. По этой ленте ползли какие-то изображения. Змея, проглотившая собственный хвост? Монада Лейбница? Спираль ДНК? Партитура музыки Прокофьева к «Гамлету»? Именно эти железные аккорды звучали сейчас в голове журналиста. Интересно, все остальные тоже их слышат? Или каждому своё?
Страшный хоровод из двух танцоров стал сужаться к центру. Сейчас бойкие поселянки сойдутся – и с весёлым визгом отхлынут назад, отбивая свои дроботушки… Нет, при такой скорости стёрлись бы не только каблуки… Кто побеждает в этом вихре? И что считается победой? Мелькание чёрных и белых полос не позволяло отвести взгляд. Закольцованный штрих-код. В итоге кольцо должно стать серым… Примерно через вечность-другую…
Подняться Печкин не мог, но его страшно тянуло включиться в безумную круговерть, так ребёнку хочется сунуть пальчик в лопасти вентилятора – остановится или нет? Думалось журналисту, что именно там откроются ему все тайны и загадки Зоны, Именно там станет он самим собой…
И вдруг разом всё кончилось – и хоровод, и аккорды, и поединок.
Участники его лежали замертво на тех же местах, с которых начали движение. Только возле головы пришельца валялся медный чайник, и лицо незнакомца в чёрном было багровым – ошпарило его топтыгинским чайком-да…
А у Белого и лицо стало белым…
– Ништо, – сказал таёжник. – Они живут. Имя только паморки отшибло…
– Синильга, нашатырь и скотч, – скомандовал Матадор. – Не рыдай, всё в порядке. Киндер, когда ленту принесут – упакуй этого затейника… Мыло, взрыватель на поясе нажимной или дистанционный?
– Ще й таймер е, – сказал Мыло. – Три смерти у единому флакони… Ты шо – у хати його будэшь?
– Нет, конечно, – сказал седой сталкер. – Теперь отсоедини взрыватель и засунь ему в штаны. Надеюсь, взрывателя дяденьке хватит…
– Эй, – сказал месье Арчибальд. – Вы мне всё заведение разнесёте… Кишками уделаете…
Синильга тем временем хлопотала над Белым, совала вату. Печкин помог ей усадить Белого в кресло.
Усадили в кресло и ошпаренного незнакомца – примотали руки-ноги-талию.
– Месье Арчибальд, – сказал Матадор. – А лучше будет, если он во что-нибудь превратится? Помнишь ведь перевоплощение Душмана? Тогда вообще весь интерьер менять пришлось…
– Белый в себя приходит, – сказал Печкин.
– Эх, – сказал Киндер. – Сейчас начнётся: не мучайте его, мы и так в аду… Ты бы ему объяснил, Батюшка, что с антихристами не церемонятся…
– Так антихрист и смерти не боится, – сказал Батюшка.
– А ладно бы его с полотенцем спросить, – сказал Топтыгин. – Тогда и не нагрезим в избе…
– Как – с полотенцем? – сказал Матадор.
– А так, – сказал Топтыгин. – Палка да полотенце округ башки. И заворачивать, пока истоку не узнаем… Кара ему падёт нестерпимая, он и ответит про всё…
– Ага! – понял Матадор. – «Не сдавливай мне голову при помощи палки и верёвочной петли, о великий Ходжа Насреддин!» Гуманисты у нас в тайге живут, однако…
– Всё правильно сказал, – заметил бармен. – Нечего грязь разводить…
– Может, его в тамбуре закрыть… – сказал Матадор. – Чтобы не рисковать…
– Не-ет! – заревел из тамбура Колчак. – Мы и так с Марконей еле восстановили всё! И опять! Выкиньте его на мороз – сам назад запросится! Мы и то околели!
– Вы с ума сошли! Освободите его!
Все переглянулись и с облегчением поняли, что это говорит Белый.
Тут и пленник заговорил так, что все притихли. Из ошпаренных уст таинственного посланца Тьмы пошёл косяком отборнейший мат, уж никак не приличествующий его прежнему статусу:
– …вы что… вашу… честного человека… на свои… бутылку обещали… фашисты… за моё доверие… волки позорные… не имеете такого права…
На каждое слово с информацией приходился десяток слов с интонацией, как и положено при хорошем разговоре.
– Вот видите, – сказал Белый. – Отпустите…
– Он машкарат, – сказал Топтыгин. – Подменный… То карацкие слова говорил, по-тамошни баял, а то экое некраснословье развёл! Срам слушать, как сатану тешил! Двоедушный он…
Плача и захлебываясь, незнакомец поведал сорванным голосом, что зовут его Паша Черентай, что от хозяина он год как откинулся, потому и лежал себе спокойно в скверике при железнодорожной станции и спал, и тут приступил к нему человек и пообещал бутылку, он и пошёл, и ничего больше не помнит… Зачем вы мне башку побрили? Зачем в морду кипятком плеснули? За что связали? Что я натворил? Я трезвый был, только с бодунища…