Мудрость змеи: Первобытный человек, Луна и Солнце
Шрифт:
— Письмо со мной. Позвольте, я зачитаю вам несколько самых примечательных строк: «Ваши вопросы показались мне весьма уместными. Действительно, по моему мнению, палеолитические пещерные святилища вполне могли иметь сезонный характер. Но в настоящее время я не могу этого доказать… Вполне возможно допустить, что посещения пещер происходили в определенные сезоны — но я не могу сказать, в какие именно… Я подобно вам убежден в том, что доисторический человек не действовал случайно, безотносительно к сезону, но я не могу объяснить, каким образом это происходило… Сезонные торжества по поводу того или иного мифа так широко распространены, что, я полагаю, они в самом деле могли бы служить доказательством в пользу Вашей гипотезы, но как знать… Вы предполагаете наличие у людей древнекаменного века магии охотничьей, магии плодородия и обрядов плодородия. Но ни один из доисторических обрядов не может быть восстановлен иначе, как с помощью воображения или с использованием ритуалов современных первобытных народностей. Но, согласитесь, в этой области каждый волен давать свои собственные
— Да, пожалуй, многовато «но», — донесся смешок с другой стороны Атлантики.
— Что поделаешь — такой ответ. Он, разумеется, не мог развеять мои сомнения, а тем более прояснить суть дела. Меня охватило отчаяние. Неужели прав профессор Леруа-Гуран, который, обращаясь к обоснованности интерпретаций образов древнейшего искусства пещер в одной из статей, выразился примерно так: «Мы обречены вечно блуждать в царстве догадок и фантазии». И тогда мне не осталось ничего другого, как приступить к самостоятельному, по публикациям, изучению образцов палеолитического искусства. Особо интересными мне показались вскоре объекты искусства «малых форм», с ритмично нанесенными на их поверхностях насечками, вроде тех так называемых мобильных образцов со знаками, которые недавно, в связи с проблемой счета в древнекаменном веке, опубликовал Карел Абсолон. Теперь, после специального анализа их, мне представляется, что я могу утверждать — это записи! Временные, по фазам Луны записи!
Прошу понять меня правильно, профессор Мовиус. Сказанное отнюдь не означает, что меня не мучают сомнения. Это решение все время представляется мне слишком простым, чтобы рассеять недоверие к самому себе. Поэтому я сам настойчиво пытаюсь опровергнуть свое собственное предположение, делая всевозможные и в разных вариантах подсчеты и выкладки. Почти с отчаянием я пытаюсь убедить себя в том, что мои заключения абсурдны, неверны, слишком дерзки. Однако, несмотря на все старания, мне удалось опровергнуть свое так называемое простое решение. Прочитав все, что можно найти по этому вопросу в Публичной библиотеке Нью-Йорка и, как заводной, делая выкладки днем и ночью, потеряв, наконец, сон, я смог предположить только то, что, очевидно, прав в главных своих выводах. Но если они в самом деле верны или хотя бы в какой-то степени близки к истине, то мне, признаться, опять становится не по себе и, к тому же (вот еще незадача судьбы!), в еще большей степени, чем ранее. Ведь при верности такого взгляда потребуется иное восприятие истории науки, искусства, религии, цивилизации, некоторых, наконец, сущностных аспектов первобытной культуры, в частности привычных оценок уровня развития и степени сложности интеллекта человека эпохи палеолита. Даже если не заходить в заключениях столь далеко, иной, чем прежде, взгляд на насечки позволяет, наконец, с большей уверенностью и смелостью ставить проблему наличия у людей древнекаменного века познавательных навыков. А это необычайно важно, ибо предполагает появление признаков разработки системы условных обозначений в эпоху палеолита!
Я отдаю себе отчет в том, что способность ставить проблемы или даже вести исследование вовсе не означает, что у меня есть необходимая для такого случая подготовка, чтобы преодолеть трудности, которые с неизбежностью встанут на пути при попытках получить научный результат. Вижу отчетливо и подстерегающие меня опасности, чувствую шаткость пути, на который рискнул вступить. Особенно смущает меня то обстоятельство, что работать приходится не с подлинниками, а с публикациями находок, когда всякий раз угнетает отсутствие уверенности в точности воспроизведения автором издания, как самих предметов, так и нанесенных на их поверхностях деталей. И все же уже сейчас можно, как мне кажется, с изрядной долей уверенности говорить о необходимости оценки рядов насечек как временных записей. Попросту говоря — это лунные знаки, своеобразный счет роста или убывания диска ночного светила.
— Значит, это проблема не только археологическая, но и астрономическая, а также математическая, — с заметным удовлетворением подвел итог Мовиус.
— О да, и прежде всего! Я созвонился с Джеральдом Хокинсом, до сих пор увлеченным загадками Стоунхенджа, и объяснил ему суть этой, быть может, более сложной для решения проблемы первобытной культуры. Затем мы встретились, и я передал ему все свои материалы. Он проанализировал их методом Фурье, просмотрел мою арифметику, аналитические и астрономические методы работы и сказал: «Методика, судя по всему, верна, а оценка части находок как будто не должна вызывать сомнений. И все же следующий шаг должен быть такой — необходимо представить результаты ваших исследований кому-то из ведущих "древников"». Это следовало, очевидно, понимать так: мне дали «зеленый свет». Нo есть препятствие, и весьма существенное: допустимо ли это с точки зрения науки, простите, неточной, гуманитарной? Понимаю, речь ведь идет о весьма деликатных обстоятельствах, связанных с умственными возможностями человека глубокой древности. Вот тут-то мне и назвали вас, профессор. Благодарю за терпение и прошу извинить, что отнял столько времени.
— Ну что же, мистер Маршак, продолжать далее разговор по телефону нет смысла. Он и без этого затянулся настолько, что опасаюсь, разорит вас. Поэтому я предлагаю вот что: прилетайте-ка, если есть такая возможность, в Европу. На следующей неделе мы могли бы увидеться в Лез Эйзи и все обсудить.
…Два дня продолжался детальный просмотр материалов, которые Маршак привлек для расшифровки скоплений знаков, нанесенных на поверхности костей и рога людьми древнекаменного века. Он детально обсудил с Мовиусом методические приемы анализа записей и возможное содержание их. Было что-то глубоко символическое и волнующее в том, что эта напряженная работа, связанная, в сущности, с очередными попытками сломать укоренившиеся взгляды и представить в ином свете интеллектуальный статус предка, велась в лагере археологов у пещеры Пато. Здесь, в узкой долине стремительной реки Везер, в пору суровых ледниковых времен располагались многочисленные стойбища первобытного человека. Тут, в пещерах, в опасной близости от массивного ледникового щита, который некогда то грозно сдвигался к югу, то, при потеплениях, вновь нехотя отползал на север, находили приют неандертальцы. Около 35 тысяч лет назад их сменили кроманьонцы, первые «люди разумные».
Примечательно, что когда в середине XIX века началось никем более не сдерживаемое изучение древнекаменного века, то именно в этих живописных местах долины Везера, менее чем в 10 километрах от Пато, Эдуард Лартэ начал изучать пещеру Ле Мустье — она дала затем название целой эпохе в истории человечества, которую представляли неуклюжие зверообразного облика неандертальцы. Совсем рядом с Пато было обнаружено и пещерное стойбище Кроманьон, подарившее звучное имя европейскому Homo sapiens древнекаменного века. Не случайно долина Везера в Дордони стала признанной Alma Mater науки о палеолите.
Особое значение происходящему в лагере Пато придавало то обстоятельство, что всего в нескольких десятках метров ниже по течению Везера находился грот Горж д’Анфер. Здесь, под скальным навесом, Лартэ сто лет назад обнаружил ту самую «счетную таблицу», знаки на которой озадачили его и натолкнули на размышления. Теперь Мовиус и Маршак, кажется, вновь выходили на одну из подсказанных Лартэ интерпретационных тропинок — эти знаки предназначались для счета временных периодов. Но каких сложных поисков потребовал выход именно на этот путь и как непросто теперь было обосновать его! Это было невиданное ранее для археологов путешествие в интеллектуальный мир древних, который представлялся канувшим в небытие без следа.
Кости из Кульны. Сопоставление схемы из насечек со сменой фаз Луны.
Разобраться в закономерностях смены фаз Луны, столь ясно, как уверял Маршак, выраженных в определенным образом сгруппированных знаках, было с непривычки невероятно трудно. Поэтому начали с самого простого — с обломка кости северного оленя, найденного на стоянке охотников за мамонтами в Кульне (так называлось поселение древнекаменного века, открытое в Чехословакии). Что и говорить, простейшая по виду композиция из разных по величине насечек, размещенных по краям кости и на конце ее, при всем желании вряд ли могла считаться просто орнаментальной. Невзрачная находка не походила ни на украшение, ни на орудие. Маршак уверял Мовиуса, что этот фрагмент следует воспринимать как простейший информационный документ, а насечки призывал оценивать как запись. Но запись чего? — в который раз задал сам себе вопрос гость из Нового Света. Традиционный ответ: Охотничьи заметки — недоказуем, и к тому же странно, почему они вдруг составляют три почти одинаковых по количеству набора знаков — 15–16 — 15. «Как следует понимать эту числовую регулярность? — последовал очередной наводящий вопрос. Если усмотреть в трех блоках насечек какие-то арифметические модули и признать, что наборы знаков носят арифметический характер, то есть представляют числа или систему числительных, то всегда останется риск неоправданного навязывания первобытным людям того, что есть следствие современного математического образования, знакомства с системами счета у отсталых народов, способа мышления людей XX века, наконец. К тому же проблема и в таком случае остается нерешенной в главном: что же, в конце концов, подсчитывал человек древнекаменного века?»
Рассказывая, как он разгадывал ребус насечек, Маршак обратил внимание Мовиуса на важность анализа внутренних закономерностей в рядах знаков, на различия в облике самих символов, будь они даже, на первый взгляд, такими простыми, как на обломке кости из Кульны. В самом деле, размеры черточек здесь в каждой группе разные, а приурочены они к совершенно определенным местам — верхнему или нижнему краю, либо к концу фрагмента. Способ нанесения знаков на этом объекте настолько прост, настойчиво уверял Маршак, что варианты последовательности размещения групп их, а следовательно, и возможного прочтения всей записи предельно ограничены. Можно проиграть для начала такой вариант: начать слева сверху от коротких насечек, перейти вправо к длинным на конце, а затем обратиться к мелким черточкам, нанесенным слева внизу — 15–16 — 15. Теперь, допустив, что все три группы знаков отражают счет суток наблюдаемых половинок лунного месяца, можно увидеть, как рационально подобрано количество насечек в каждом блоке для наглядного отражения модели эволюции фаз ночного светила. Так, если, положим, запись начиналась в день новолуния, когда Луна не видна, то последняя короткая насечка верхнего ряда точно определит день накануне полнолуния. Следовательно, первая длинная, во всю ширину кости, насечка из группы знаков, нанесенных на ее конце, ознаменует собой день полной Луны, а последняя — день, когда ночное светило вновь исчезнет с небосклона. Но в таком случае и первая из мелких насечек в нижнем ряду подскажет весьма примечательный день в жизни Луны — первое появление на небосклоне серпа молодого месяца, а последняя, естественно, опять полнолуние!