Муха в розовом алмазе
Шрифт:
По дороге к особняку Михаила Иосифовича он узнал, что персонал московского храма "Хрупкой Вечности" в преддверии открытия значительно сокращен. А храмы в Нью-Йорке и Токио располагаются глубоко под землей и в настоящее время законсервированы до возвращения, соответственно, Бельмондо и Баламута.
– Никто, кроме нас, не знает, где они находятся, – сказал ему Баламут. – И если сейчас на Поварской нас переедет машина, то зарубежные храмы начнут существовать как вещь в себе, а это непорядок...
– Чепуха! С нами ничего не может случиться! – воскликнул на это Чернов. И рассказал, как Баклажан ходил по минному полю.
"Посмотрим, – подумал на это Веретенников. – Через несколько минут посмотрим".
"Он попытается нас убить", – подумал Бельмондо.
"Нам предстоит последнее испытание", – подумал Бельмондо.
"Христос не может утонуть, – подумал Черный.
– Ну, тебя, Валерий, на ... – сказал Бельмондо останавливаясь. Среди друзей он числился самым благоразумным. – Мы все знаем, что ты собираешься нас прикончить сразу после того, как очутишься в храме. Пошло это и по-нехорошему прямолинейно...
Веретенников застыл. Бельмондо кисло смотрел на него. Чернов и Баламут топтались сзади.
– Не надо стрельбы на улице, умоляю, – морща лицо, положил Баламут руку на плечо Веретенникова. – Люди нас не поймут. Мышиная возня в такие знаменательные дни...
– Вон столики стоят, – сказал Черный. – Пошлите, посидим, обсудим статус. Только пистолетик-то отдай на хранение.
– Не отдам, – выцедил Веретенников, направляясь к столикам уличного кафе.
Через десять минут все сидели в пластиковой палатке за красным пластиковым столом. Перед Веретенниковым стояла пол-литровая банка джин-тоника, Чернов заказал себе безалкогольного пива, а Баламут и с Бельмондо – по бутылочке кока-колы.
Отпив полбанки в один присест, Валерий заговорил.
– Баклажан назначил меня преемником главы "Хрупкой Вечности". И поэтому все вы являетесь узурпаторами. Предлагаю вам в суточный срок официально сдать мне все свои полномочия и дела...
– Ты это серьезно? – скривился Чернов. – А булгунняхов с хасыреями ты не хочешь?
– Не хочу, – ответил Веретенников высокомерно.
– Дык через неделю презентация в трех столицах... Стоит ли пороть горячку в такое ответственное время, – попытался урезонить его Баламут. – Облажаемся ведь под фанфары.
– Я переношу презентацию на 31-е декабря, – чванливо ответил Веретенников. – О начале новой эпохи граждане планеты узнают из новогодних поздравлений своих президентов.
– Здорово придумано, – похвалил его Чернов. – Мы до этого не додумались.
– Вы до много не додумались, – сказал Веретенников и, допив джин-тоник, приказал:
– Ведите меня в храм. Я хочу видеть бомбу.
– Никуда мы не пойдем, – покачал головой Баламут. – Мы еще ничего не решили.
– Да, не решили, – виновато улыбаясь, согласился с ним Бельмондо.
– Ясно одно: нас слишком много, – вперился Чернов в выцветшие глаза Валерия. Вперился, вспомнив недавние события, в которых тоже было слишком много лишних.
Веретенников прочитал мысли бывшего друга.
– Ты предлагаешь дуэль? – проговорил он. Предвкушение матча-реванша с Черным заставило его сердце биться чаще.
– Боливар не вынесет четверых, – улыбнулся Чернов.
– Я по очереди против вас всех?
– Нет, господин д`Артаньян, – покачал головой Бельмондо. – Мы не способны так безответственно относится к кадрам. – В живых должны остаться трое.
– Значит, один из вас по жребию... – задумчиво закивал Веретенников. – Что ж, я согласен.
– Но прежде мы должны поклясться, – сказал Баламут, вонзившись глазами в Бельмондо, – что оставшиеся трое будут во веки веков верными друзьями и соратниками. Невзирая ни на что.
– Если он убьет тебя, то я не смогу быть ему ни другом, ни соратником, – ответил Бельмондо простодушно.
– Я об этом не подумал, – проговорил Черный, нервно забив ступней по асфальту. – Значит, дуэль отменяется...
– Почему отменяется? – удивился Баламут. – Ты мне тень на плетень не наводи. Ты что, декадент надушенный, травиться предлагаешь? Три капсулы с аскорбинкой, а четвертая с цианистым калием?
– Да, – кисло улыбнулся Чернов. – Примерно так.
– Ты меня, Женя, извини, но ты опять не додумал, – вздохнул Бельмондо. – Ты не додумал, что драться с этим придурком можешь только ты.
Баламут понял, что имел в виду Борис. Но, тем не менее, спросил дрогнувшим голосом:
– Почему это?
– Никто, кроме меня не сможет к 10-му ноября ввести в действие нью-йоркский Храм, – грустно посмотрел Бельмондо на друга. – И никто кроме тебя – токийский. Так что воевать с этим кадром должен Черный.
Сказав это он, бросился на сидящего рядом Веретенникова. Тот успел выстрелить.
7. Реанимашки каждый час. – Хочет выбросить меня в окно? – Терминатор или даже Бог. – Представляешь, меня прихватили! – Пора, мой друг, пора! Где там твоя железка?
Пуля попала Баламуту в лоб. Он был еще жив, когда за ним приехала реанимашка – это было видно по торопливо-озабоченным движениям окруживших его врачей. За эвакуацией друга на небеса мы с Бельмондо наблюдали с переднего сидения "Мерседеса" с тонированными стеклами.
"Мерседес" стоял в безлюдном темном переулке метрах в тридцати от злополучной забегаловки. Загнал нас в первую попавшуюся машину Веретенников; с того времени его спокойный пистолет упирался в спинку кресла, в котором я сидел.
– Вы особо не расстраивайтесь, – сказал он нам, когда скорая помощь, визжа сиреной, уехала. – Ваши реанимашки, как я рассчитываю, будут отправляться с интервалом час – полтора.
– Ты в этом уверен? – спросил я. И пожалел об этом – голос сорвался.