Муха в розовом алмазе
Шрифт:
...Да, алмазы – это действительно нечто. Известно, что в разных странах (в особенности в Индии) в старину их считали живыми существами, усиливающими особенности обладающих ими людьми. Счастливые их хозяева становились счастливее, горемычные – горемычнее, умные – умнее, прозорливые – прозорливее.
Но это еще не все. Многие не знают, что алмазы весьма и весьма распространены в природе. В России, в Казахстане, Австралии, во многих других регионах мира есть целые горы, состоящие из глубинных магматических пород, буквально напичканных алмазами. Алмазами, размеры которых не превышают, увы, нескольких микронов.
Эти алмазы не смогли вырасти и засверкать ярчайшим светом – не было нужных условий, не было взрыва. Они, как миллионы людей, обитающих в глуши, в том числе и душевной, не смогли прорваться к лучшей жизни, к свободе, не смогли расправить своих граней. Их удел – существовать безликими и безвестными... Они никогда ничего не увидят и никогда ничего не узнают. Их жребий – жизнь в беспросветном мраке...
А те, которые прорвались в свет? Те, которых вскормили мощные потоки глубинной силы? Этим достанется одна из трех планид.
Самых крупных и чистых немного подправят шлифовкой-полировкой, дадут звучные имена – "Эксельсиор", "Звезда Африки", – и выпустят в свет. Их удел – расцвечивать историю. Так, как расцветили ее знаменитые "Хоуп", "Питт", "Шах", "Орлов" и другие [30] .
Самых мелких и нечистых отправят на производство – истирать породу, резать стекло и всякую другую неблагодарную твердость.
А остальных? Остальных, то есть середняков, будут гранить. Их долго и нудно будут шлифовать под микроскопом, полировать. Доводить до блеска. А потом поместят в ажурные оковы из золота и платины и продадут состоятельным людям.
30
Вообще-то говоря, "биографии" подавляющего числа известных алмазов малоинтересны. "Нашли", "перепродали", "огранили" – вот самые распространенные слова в рассказах о них. Наиболее знаменитыми из бриллиантов являются следующие: "Хоуп" – славен тем, что все люди, прикасавшиеся к нему, умирали через несколько лет или десятилетий ("Титаник", кстати, тоже считается его жертвой); "Питт" – спас карьеру Наполеона Бонапарта и, соответственно, Кутузова (французский император заложил камешек, чтобы, кажется, купить овса для восточного похода, прославившего нашего полководца); "Шах" – был передан иранским владыкой русскому царю в качестве компенсации за жизнь посланника Грибоедова (если бы подарок не понравился самодержцу, то Персия наверняка была бы в отместку присоединена к Российской империи); "Куллинан" – самый большой из найденных (более 600 граммов весом), был разбит по приказу английского короля на части; вскоре после этого изуверского акта (ювелир, треснувший алмаз молотком, упал в глубокий профессиональный обморок) начался распад Британской империи. Вот и все более-менее интересные истории об алмазах.
...Как я и предполагал, работа пошла гораздо медленнее, когда мы начали проходить в кровле нашей галерейки лаз к свободе. Особенно тяжело пришлось Веретенникову с продырявленным плечом и мне. Но мы держались.
...Представьте, что вы с побитыми ребрами, в узком пространстве, в пыли, в кромешной тьме, кайлом без ручки, долбите породу над головой, и на вас сыплются дресва, камни, иногда такие крупные, что вас (хотя вы и в каске) приходиться оттаскивать за ноги для приведения в чувство.
И это еще не все удовольствие. Представьте также, что каждый из нас знал, что рано или поздно наш восстающий [31] соединится с древняком, заполненным рыхлым материалом и остроугольными камнями, нанесенными с поверхности, и тогда весь этот многотонный груз рухнет на голову землекопа, находящегося в забое и превратит его тело в мясокостный фарш. Превратит в фарш к радости оставшихся в живых, ибо после этого поворотного события счастливчикам останется лишь выгрести нападавшие камни и подняться наверх, наверх, к солнцу, свободе и процветанию.
31
Восстающий – подземная горная выработки проходимая снизу вверх.
Но мы вгрызались в кимберлиты без страха – каждый надеялся, что все обойдется. Или (к чему таить?) верил, что фатальное несчастье случиться не с ним.
...За девять часов непрерывной посменной работы мы нашли еще четыре великолепных алмаза по двадцать карат каждый и продвинулись вверх на высоту человеческого роста (считая от почвы нашей подходной галерейки). Кислорода в рассечке к этому времени осталось совсем немного, его место заняли пыль и выдохнутый нами углекислый газ. Легкие наши сотрясал кашель, от недостатка воздуха и переутомления всех нас неодолимо клонило в сон. И я решил часов на несколько остановить работы.
В следующие сутки, не отойдя вполне от усталости, мы смогли поднять забой восстающего всего лишь на высоту вытянутой руки. И добыли три алмаза, опять таки по двадцать карат, а также десяток пиропов (пару из них, чистейшей воды, я оставил себе – очень уж они мне понравились). Работа шла медленно, во многом из-за того, что глаза наши постоянно забивались песком и пылью, и нам подолгу приходилось их отмывать водой из сточной канавки.
Последними в забое в тот день работали мы с Синичкиной. Работали – это, конечно, сильно сказано: воздух от пыли стал практически непрозрачным, к тому же мы задыхались от недостатка кислорода и каждые пять минут вынуждены были идти в штрек, чтобы хоть как-то отдышаться.
– Ладно, хватит на сегодня, – сказала Анастасия, когда до конца нашей смены оставалось еще полчаса. – Сдается мне, что еще несколько твоих ударов кайлом и мне придется тащить тебя на себе.
...Добравшись до устья штрека, я опустился на землю и немедленно отключился. Придя в себя, оглядел товарищей по несчастью (было светло – все наши лампы, сгрудившись посередине выработки, заговорщицки перемигивались друг с другом) и увидел, что рядом с Баклажаном нет Полковника.
– Где Полковник!? – подался я к жрецу бомбы, почувствовав, что случилось нечто серьезное.
Баклажан, едва живой от усталости, раскрыл глаза, слезящиеся от кимберлитовой пыли, посмотрел налево, посмотрел направо и, не найдя сил на ответ, уронил голову на грудь.
Я встал, подошел к нему и, встряхнув за плечи, повторил вопрос в повышенном тоне:
– Где Полковник???
– Не знаю, – коротко ответил он, не поднимая головы и не открывая глаз. – Худо мне стало в забое. Пришел со смены и сломался, как спичка.
– А кто знает? – спросил я, обращаясь к остальным товарищам по несчастью.
Никто не ответил, даже всезнающий араб, глаза которого от изнеможения из красных стали бордовыми.
Вернувшись на свое место, я мысленным взором прошелся по алмазной рассечке, по первому штреку, но Полковника не увидел.
– Сдох, наверное, в какой-нибудь рассечке, – предположил Кучкин, проделав, видимо, то же самое. – Зашел побрызгать и сдох от сердечного приступа.
Я решил проверить его предположение. И в рассечке напротив "алмазной" обнаружил еще теплый труп Полковника.