Муха в розовом алмазе
Шрифт:
– Я буду делать все, милый, все, что ты от меня, как от женщины захочешь, но обещай, что одно дело я буду делать сама по себе, сама по себе, но с твоей помощью...
– Сама по себе, да еще с моей помощью? – удивился я. – Спать со мной или пельмени по воскресениям лепить?
Синичкина задумалась; решив, видимо, рассказать мне о своих странностях, нацелила пистолет в Кучкина и сказала:
– Прости, Саша, но моя тайна не для твоих ушей. Я помогу твоим родителям, обещаю...
Сашка побледнел, попятился, а я подумал в сердцах "Ах ты стерва!" и набросился на упомянутую. А она, что вы думаете? Она куртку мне прострелила!
39
Протяженный отрог Гиссарского хребта. Месторождение олова Кумарх локализуется на его склоне.
– Все, леди и джентльмены, власть переменилась! Провозглашаю в этой отдельно взятой канаве собственную диктатуру!
Услышав "власть переменилась", Синичкина задергалась. Пришлось прижать ее всеми своими килограммами и так хорошо мне от этого сделалось, что я сделал тучную паузу для удовлетворения чувств и сказал, не торопясь и с выражением:
– Слушайте, леди и джентльмены, мою инаугурационную речь, сокращенную до окончания, то есть до обещаний! Сашке я обещаю полную и безоговорочную свободу, а вам, госпожа Изаура, наоборот, рабство. Клянусь, что буду вашим владыкой, также я обязываюсь закрывать глаза на вашу некую, судя по всему, пагубную страсть, до тех пор, конечно, пока она мне боком не выйдет. Вдобавок, если все-таки она мне выйдет боком, обещаю продать вас первому рабовладельцу, на которого вы укажете своим божественным пальчиком, продать за доллар, в скобках прописью – один доллар, по курсу ММВБ на этот счастливый день. Идет, мадам Синичкина?
– Идет... – не обидевшись на "мадам", пролепетала пригревшаяся "Изаура".
– Клянись! Скажи: Клянусь алмазами Вселенной!
Это клятва ей не понравилась, она задергалась, и мне пришлось опять ввести в действие все свои 90 килограмм веса (в экипировке):
– Клянись! А то сейчас мне Сашка по голове камешком врежет, для личного спокойствия врежет! А потом тебе!
– Клянусь, – буркнула Синичкина.
– Клянусь алмазами Вселенной!
– Клянусь алмазами Вселенной! – повторила Анастасия и я, выдохнув "уф!" обернулся к Кучкину, чтобы узнать, почему он не настучал мне камнем по темечку, ведь полно их, остроугольных, валялась по дну канавы. И понял почему: Сашка, открыв рот от удивления, смотрел на противоположный борт Шахмансая. Я посмотрел туда же и увидел, что от скал, в которые ушел Баклажан, к Али-Бабаю спускается совершенно голый Веретенников, спускается, размахивая над головой белой тряпицей.
5. Это его Баклажан раздел. – Челночная дипломатия. – Турнир с выбыванием. – Вот кто приемник! – Алмазы еще не прожгли тебе душу!
– Интересные шляпки носила буржуазия, – пробормотал я, силясь понять причину столь экстравагантного поведения друга, выросшего в хорошей семье. И окончившего с отличием Московский университет, в котором даже гомики с эксгибиционистами донага почти никогда не раздеваются.
– Это
– Ты думаешь, у них что-то было? – испугаться я за друга.
– Да нет, не думаю. Это он для того раздел, чтобы Али-Бабай не сомневался, что у парламентера нет оружия. Да и Валерке резону нет бежать нагишом по мусульманским горам в Душанбе. Баклажан – мудрый мужик.
За последние дни Сашка здорово изменился, как будто выстирали его по полной программе с кипячением. Хамить стал меньше, да и понял, наверное, что кружка хорошо разбавленного "жигулевского" в руках опущенного жизнью интеллигента совсем неплохая альтернатива туго набитым карманам застреленного джентльмена удачи.
– Баклажан что-то придумал, и я догадываюсь что, – продолжил Сашка, наблюдая за Веретенниковым.
– Что придумал? – насторожилась Синичкина.
– Потом скажу, подумать еще нужно, – ответил Кучкин, наблюдая, как Веретенников приближается к норе Али-Бабая.
Али-Бабай джентльмен удачи был хоть куда. Прежде чем разрешить Валере подойти к яме, он внимательно осмотрел в бинокль все подходы к своей берлоге.
– Боится, что Валерка отвлекает его внимание от Баклажана, – сказал Кучкин с уважением в голосе.
Наконец, Али-Бабай разрешил Веретенникову сесть на край ямы. Несколько минут Валерка что-то ему говорил.
Выслушав, араб задумался, затем, кажется, кивнул (далеко до них было, метров сто пятьдесят, мы не разглядели) и Валерка пошел к нам, стараясь по мере возможностей скрывать свой срам ладонями. Но склон был крутой и каменистый, и ему часто приходилось балансировать руками. Переведя взгляд на Синичкину, я заметил в ее глазах неподдельный интерес. Посмотреть действительно было на что, да и когда еще увидишь в горах, да еще мусульманских, голого кандидата географических наук?
Лишь только Веретенников, озабоченный, жизнью на вид недовольный, подошел к нашей канаве, Анастасия кинула ему свою маечку. В синюю полоску, вроде тельняшки. Перед этим я достал из рюкзака свои новые плавки, не пожалел для друга, но она, улыбнувшись, сказала: "Спрячь, так веселее будет".
Маечка Веретенникову чуть-чуть до ягодиц достала, ну, еще до одного места с другой стороны, но это поначалу, потом он ее вытянул в ночнушку. Вытянул, пока рассказывал, почему ходит по горам голым.
– Баклажан сказал, что должен остаться кто-то один, – начал он бесцветным голосом. – Турнир с выбыванием на тот свет предлагает. Один на один по кубковой системе до полного отпада. Али-Бабай согласился, но с условием, что со своим соперником он будет драться под землей.
– Класс! – помотал на это головой Кучкин. – Видно подземелье для него, то же самое, что и земля для Антея.
Валерка посмотрел на него недоуменно и продолжил:
– Если вы согласны, давайте вырабатывать условия.
– А если не согласны? – поинтересовался я.
– Он просил довести до вашего сведения, что, во-первых, сидеть нам здесь осталось сутки, не больше, потом наверняка придут войска или милиция, за Черным с Синичкиной придут. Вертолет ведь не зря летал. Во-вторых, Баклажан просит учесть, что он один из всех вас может немедленно и беспрепятственно убраться отсюда. Так вот, если ты, Черный, лично не согласишься, то он рванет в Москву и, пока ты будешь здесь разбираться с Али-Бабаем, дочкам твоим руки-ноги повыдергивает...