Мумия, или Рамзес Проклятый
Шрифт:
Не было упреков, не было осуждения; она просто не могла ничего с собой поделать. Она тысячу раз объясняла ему все теми же словами.
Наконец паровоз засвистел, заскрежетал – в воздухе разнеслись отвратительные звуки. Неравномерными толчками цепь вагонов с окошками двинулась вперед. Рамзес увидел в окне Джулию. Она приложила ладонь к стеклу и снова посмотрела на него, и он опять попытался истолковать выражение ее глаз. Может, она испытывает сожаление, может, раскаивается в своем решении?
Ему было очень грустно.
Поезд скользил мимо. На окно упал солнечный луч, и оно сверкнуло серебром – больше Рамзес не видел ее лица.
Лорд Рутерфорд увел его с платформы туда, где пассажиров ждали автомобили и одетые в ливреи шоферы, почтительно открывавшие дверцы.
– Куда вы поедете? – спросил граф.
Рамзес глядел вслед удалявшемуся поезду. Последний вагон с маленькой железной дверцей становился все меньше и меньше. Грохот колес был уже почти не слышен.
– Какая разница? – ответил он. Потом, словно пробудившись от сна, внимательно посмотрел на Элиота. Выражение лица графа удивило его не меньше, чем взгляд Джулии. Упрека не было – только грусть. – Ну и какой же урок вы извлекли из этой истории, милорд? – неожиданно спросил он.
– Чтобы осмыслить это, нужно время, Рамзес. Время, которого, скорее всего, у меня уже нет.
Рамзес покачал головой.
– После того, что вы видели, – заговорил он, понизив голос так, чтобы его слышал только Эллиот, – вы по-прежнему хотите принять эликсир? Или вы отказываетесь от него – как Джулия?
Поезд уже ушел. На опустевшем вокзале стало очень тихо, если не считать легкого гула возникавших то тут, то там разговоров.
– Разве сейчас это имеет какое-то значение, Рамзес? – спросил Эллиот, и Рамзес впервые увидел на его лице горечь и усталость.
Он взял Эллиота за руку.
– Мы еще встретимся, – сказал царь. – А сейчас мне нужно идти – иначе я опоздаю.
– Так куда же вы идете?
Рамзес не ответил. Повернулся и, пересекая привокзальную площадь, прощально махнул рукой. Эллиот ответил ему вежливым кивком и медленно зашагал к ожидавшей его машине.
Он открыл глаза. Солнце пробивалось сквозь щели деревянных ставней, над головой медленно вращался вентилятор.
Эллиот взял с прикроватной тумбочки свои золотые карманные часы. Полчетвертого. Их корабль уже отплыл. Граф наслаждался передышкой. Потом он обдумает, что делать дальше.
Он услышал, как Уолтер открывает дверь.
– Эти ужасные люди из конторы губернатора еще не звонили? – спросил Эллиот.
– Звонили, милорд. Дважды. Я сказал им, что вы спите и что я вовсе не собираюсь будить вас.
– Ты хороший парень, Уолтер. Пусть они сгорят в аду.
– Милорд?
– Ничего, ничего, Уолтер.
– Да, еще приходил тот египтянин.
– Самир?
– Принес
– Что?
Эллиот приподнялся и медленно перевел взгляд с Уолтера на стоявший справа от кровати столик.
Это была плоская фляжка, похожая на те, в которых продают виски или водку, но из прозрачного стекла. И она была доверху заполнена молочно-белой жидкостью, которая на свету искрилась и флюоресцировала.
– Будьте осторожны с этим, милорд, – сказал Уолтер, открывая дверь. – Если это какое-то египетское средство, держитесь от него подальше.
Эллиот чуть не расхохотался в голос. Рядом с фляжкой лежала записка. Пока Уолтер не вышел, граф сидел неподвижно, потом взял записку и развернул ее.
Она была написана печатными буквами, четкими и разборчивыми, очень напоминающими латинский шрифт.
Лорд Рутерфорд, теперь все в ваших руках. Пусть вам поможет ваша философия и мудрость. Сделайте сами свой выбор.
Он прочитал еще раз. Нет, невозможно поверить. Он долго смотрел на записку, потом перевел взгляд на бутылочку.
Джулия дремала на высокой подушке. Открыв глаза, она поняла, что разбудил ее собственный голос. Она звала Рамзеса. Джулия медленно встала с постели и надела рубашку. Если кто-то и увидит ее в рубашке на палубе, ей все равно. Настало время ужина, да? Ей надо одеться. Она нужна Алексу. Ах, если бы она могла думать спокойно… Джулия подошла к гардеробу и стала вытаскивать одежду. Где они? Сколько часов находятся в открытом море?
Алекс уже был на месте. Он сидел и смотрел прямо перед собой. Он не поприветствовал ее, не вскочил, чтобы пододвинуть ей стул. Как будто все это уже не имело никакого значения.
– Я все еще ничего не понимаю, – заговорил он. – Правда не понимаю. Она совсем не казалась мне безумной, честное слово.
Это было мучительно, но Джулия приготовилась слушать.
– То есть в ней было, конечно, что-то печальное, что-то странное, – продолжал Алекс. – Я знаю одно: я любил ее. И она любила меня. – Он повернулся к Джулии. – Ты веришь тому, что я говорю?
– Верю.
– Она говорила очень странные вещи. Она сказала, что влюбиться в меня не входило в ее планы! Но это произошло. И знаешь, я ведь сказал ей, что понял, что она имеет в виду. Я бы никогда не подумал… то есть все было совсем по-другому. Знаешь, словно те розы, о которых ты всю жизнь думал, что они розовые, вдруг оказались красными!
– Да, понимаю.
– А теплая вода оказалась горячей.
– Да.
– Ты хорошо рассмотрела ее? Ты заметила, как она прекрасна?
– Не стоит переживать все заново. Ее уже не вернуть.