Муос
Шрифт:
В каждом гнезде были «питомники». В такие питомники отбирались наиболее сильные и здоровые женщины. Их работа – вынашивать и рожать новых носителей. Осеменителей тоже отбирали среди самых здоровых и сильных мужчин. Таким примитивным путем ленточники пытались осуществить селекцию носителей на пользу хозяев. Женщины с питомников практически не выходили – они осеменялись, рожали, вскармливали младенцев, которым тут же вживляли хозяев. Пока ленточницы вскармливали одних младенцев, их снова осеменяли… Другим ленточникам было запрещены половые отношения. Да и основной инстинкт у них был практически утрачен. Поэтому это табу никогда не нарушалось.
У ленточников были школы. Однако паразитизм червей во много раз снижал возможность человеческого мозга к восприятию новых знаний.
Академия Наук – своеобразный научный центр Ленточников. Здесь находилась шарашка – тюрьма, лаборатория и университет по совместительству – для нескольких десятков неосчастливленных учёных. В их число входили профессиональные учёные и обычные специалисты, оставшиеся со времен захвата Независимых Станций Востока и захваченные во время набегов на Америку, Партизан и Диггеров. Они должны были обучать ленточников и делать из них будущих специалистов. По команде Миши, тележку с Радистом закатили в учебный класс: десять юных ленточников с обычными для них придурочными выражениями лиц, погруженные в себя, рассеянно смотрели на своего учительницу. Учительница, силясь, пыталась протолкать в их затуманенные головы какие-то знания. Сама учитель во время урока находилась в клетке. Чтобы не сбежала и чтобы ученики не поддались искушения её осчастливить. Радист посмотрел на учителя – это была уже немолодая женщина. Со своей клетки будущим агрономам она рассказывала правила возделывания почв. Она тоже увидела Радиста. Истлевшее за время длительной носки платье женщины было оборвано так, что одна грудь была видна. Но ленточников ничего, кроме её шеи, не интересовало и не смущало. Определив по тележке, что Радист пока не ленточник, женщина смутилась, прикрыла грудь своей рукой и продолжила сбивчиво объяснять тему.
Миша с гордостью объяснял:
– Сейчас у нас мало учителей. Мы сделали маленькую глупость – во времена захвата Независимых Станций мы были все охвачены романтизмом и осчастливили практически всех. А потом оказалось, что нам нужны учёные и учителя, мозг которых не погружен в блаженное созерцание и может отвлечься на земные проблемы. Но ничего, скоро наш интеллектуальный капитал пополнят специалисты Америки и Партизанских Лагерей, а также учёные Центра. А ты, в свою очередь, не допускай наших ошибок в Москве, не гонись за количеством осчастливленных. Там возможности для создания таких шарашек ещё больше – не гнушайся ими. Пока они нам нужны. По крайней мере, пока мы не захватим всю Землю. А там – посмотрим.
Затем Миша зашел, а Радиста завезли на тележке в лабораторию. Здесь было три учёных: один неосчастливленный старик-биолог и две тётки-ленточницы, скорее выполнявшие роль надсмотрщиц, нежели учёных. Старик на шее носил странный воротник – из металлической толстой жести, застёгивавшийся спереди на навесной замок. Радист понял, что это были меры предосторожности по отношению к научным сотрудницам его же лаборатории. В лаборатории стояли клетки с собаками, котами, поросятами, некоторыми мутировавшими животными. Здесь проводились опыты по осчастливливанию животных. Вот и сейчас биолог ковырялся в шее поросёнка, лежащего со связанными ногами, дёргавшегося, но удерживаемого «ассистентками». Миша продолжал:
– Если мы научимся осчастливливать животных, это будет огромный скачёк в расширении популяции. Представь, когда-то мы сможем осчастливить не только мелких животных, но и змеев. А осчастливленные змеи в целях роста популяции смогут делать ходы в другие убежища. Это займёт много времени, но мы умеем терпеть. Пока же мы ещё в начале исследований. Бедные хозяева в большинстве случаев погибают. Видишь, как этому бездарю достаётся от своих ассистенток за его неудачные опыты (Действительно, лицо учёного было всё в кровоподтеках: свежих и давних). Некоторые хозяева приживаются, начинают жить, но нам не удаётся наладить контакт с животным-носителем, содержащим в себе хозяина. И такое животное не способно само осчастливливать другших животных или людей. … Ничего. Этого дебила, которого
Учёный поднял голову, виновато посмотрел на Радиста и опустил глаза. Одна из ассистентш тут же ударила его кулаков в лицо: мол, не отвлекайся. Учёный угодливо наклонился над телом свиньи.
На следующих станциях не останавливались. Эти гнёзда ничем не отличались от предыдущих – та же убогость, грязь, вонь. И ленточники, которые подбегают к краю платформы и хищно смотрят на проезжающую велодрезину с неосчастливленными пленниками внутри клетки.
Наконец они вкатились на станцию Восток – столичное гнездо владений ленточников. Здесь было больше ленточников, а значит больше грязи и вони. Как только дрезина вкатилась на станцию, ленточники начали тиснуться к платформе, крича: «Несчастных привезли! Несчастных привезли!».
Радиста вытащили из клетки и посунули прямо на тележке в центр гнезда. Когда-то здесь была резиденция Независимой Станции. Теперь тут обитал носитель Первого Прародителя.
Они вошли в помещение, такое же грязное, как и вся станция, но довольно просторное. Носитель Первого Прародителя – здоровенный мужик лет сорока пяти с бородой и спускающимися ниже плеч грязными слипшимися волосами. Носитель Первого Прародителя, или как его ещё называли Первый, в отличии от своих сородичей питался очень хорошо. Нет, здесь не было ничего личного и лишнего, никакого пристрастия к пище. Просто он пришел к выводу, что носитель Первого Прародителя должен быть сильным, ради безопасности носимого им хозяина. Кроме того, Первый занимался неким подобием спорта, по нескольку раз в день подымая тяжелые бетонные глыбы, которые лежали у него в жилище. От чрезмерного потребления пищи Первый был просто огромен, а постоянные упражнения сделали его очень сильным. Одежда Первого состояла из грязной бельевой верёвки, завязанной на могучей пояснице, с которой спускались лоскутья, имитирующие набедренную повязку. Но одежда Первому и несильно была нужна – он был чудовищно волосат и напоминал громадную гориллу, которую Радист когда-то видел в каком-то школьном учебнике.
Первый имел небольшие проявления мутации или наследственного психического заболевания: огромная нижняя челюсть, выступающие вперёд надбровные дуги, маленькие, постоянно бегающие, впалые глаза. Вид у него был свиреп. Увидев вошедшего Радиста, он бросил бетонную глыбу, от чего по его квартире раздался глухой рокот и поднялась пыль, и в три шага подошел к Радисту. Две мощные волосатые лапы схватили куртку Радиста в охапку и оторвали его от земли. Он не очень силясь, приподнял Радиста вместе с тележкой и подтащил его к себе. К досаде и боли, причиняемой этим унижающим жестом, добавились омерзительный запах от потного тела и особенно изо рта Первого. Первый медленно пророкотал:
– Я тебя ждал, сучёнок.
Неожиданно Первый высунул здоровенный язык и стал им лизать оторопевшего Радиста, пытаясь прикоснуться к губам. Радист, не зная как ещё можно избавиться от этой блевотины, находясь в подвешенном состоянии, харкнул Первому прямо в лицо. В ту же секунду он отлетел вместе с тележкой в угол квартиры Первого, больно ударившись затылком о стену и плечом о пол. Первый, не вытирая стекающий по его бороде огромный плевок, сказал, обращаясь с Мише:
– Он мне нравится, Третий! Мой хозяин хочет к нему…
Миша жалобно запричитал:
– Ты же обещал… ты же обещал мне… пожалуйста…
– Ха-ха-ха… Не сцы.. А может Вторая его хочет…
Тут Радист обратил внимание, что в дальнем углу квартиры Первого, в груде тряпья, служившей ему постелью, сидела голая женщина лет пятидесяти. Услышав Первого, она резво вскочила и с надеждой заискивающе стала просить:
– Первый, дай мне его, пожалуйста.. Второй Прародитель хочет делиться… пожалуйста, дай..
Она подбежала к Радисту, села голым задом на пол рядом с ним, схватила его за волосы, положила его голову к себе на ноги, уткнув лицом в своё бедро, и стала больно щупать ему затылок, приговоривая: