Муранча
Шрифт:
Давка стала сильнее. Теснота — невыносимой. Было ясно: людей выдавливает из туннеля уже не только страх. Смерть — тоже. Смерть близкая, неотвратимая и страшная. Смерть, у которой было имя.
— Муранча! Муранча! Муранча! — не умолкали истошные крики.
А кто-то уже кричал от боли. Муранча наступала.
Что ж, огненная баррикада не могла сдерживать тварей вечно. Рано или поздно огромный костер в туннеле между Карла Маркса и Театральной должен был потухнуть. Вот он и потух. Мутанты прошли сквозь дым,
Илье показалось, что сквозь крики беженцев он уже различает доносящееся из трубы туннеля зловещее эхо: «Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…»
У входа на «Ворошиловку» толпа судорожно дергалась, словно сокращающиеся в спазмах мышцы. Люди лезли из туннеля по головам друг друга, люди давили и затаптывали друг друга насмерть. Волна боли и страха быстро распространялась по всему человеческому морю, заполнявшему станцию.
— На синюю-у-у-у! — взвыл кто-то.
— Синюу-ю-у-у!
— У-у-ю-у-у!
Многоголосый вой прокатился по Ворошиловской. Станция обезумела окончательно. Паника полностью овладела людьми, не оставив больше места для других чувств и мыслей.
Толпа ринулась к переходу на синюю ветку.
— Назад! — Бойцы оцепления открыли огонь.
Однако остановить живой вал они уже не могли.
Автоматные очереди, прогремевшие на Ворошиловской, смешались со стрельбой в переходе и в «театральном» туннеле. Кто-то палил из толпы по оцеплению.
Сплошная масса человеческих тел захлестнула ступени, растоптала раненых…
Расстреливаемые в упор люди не успевали упасть. Напор задних рядов выносил их вперед и наверх, где мертвые становились пулеуловительным щитом для живых. Щитом и тараном одновременно.
Толпа поднялась по ступеням. Изрешеченные пулями мертвецы повалились на захлебывающиеся автоматные стволы. Оцепление попросту смело. Толпа, перехлестнув через пограничный блокпост, ворвалась в переход. Илью внесло туда вместе со всеми.
Противиться этому было бессмысленно и бесполезно. Впрочем, он и не противился. Разве он сам не хотел попасть на синюю ветку?
Хотел. Правда, не думал, что попадет туда так.
Переход был гораздо уже и теснее межстанционных туннелей. А людей вокруг было слишком много. Они продвигались вперед плотной живой пробкой, размазывая о стены тех, кто оказывался с краю и не поспевал за всеми. Илья чувствовал себя так, словно его залили бетоном.
Автомат он потерял в давке, и теперь, стиснутый со всех сторон, закованный в колодки чужих плеч, не шел даже, а лишь переставлял ноги. Его снова несла неумолимая, тупая и мощная сила.
У кого-то в руках скупо и редко загорелись фонарики. Ударивший вверх луч высветил широкую трещину в потолке. Потом
Потом кто-то посветил вниз…
Опять под ногами валялись трупы и хлюпали кровавые лужи. Приходилось быть очень внимательным. Один неверный шаг — и споткнешься. А споткнешься — упадешь. А не упадешь — так свалят. А если окажешься на полу среди трупов — сам станешь трупом. Подняться в такой давке точно не дадут. Затопчут…
Толпа, словно каток асфальтоукладчика, прошлась по залегшим у края перехода бойцам Ворошиловской. Припечатала к полу тех, кто не успел вовремя подняться. А кто успел — тех подхватила и понесла с собой. Прямо на пограничные укрепления «синих».
Блокпост жукоедов представлял из себя выложенную из бетонных блоков и мешков с песком стенку выше человеческого роста, с несколькими бойницами и узким проходом, закрытым толстым дощатым щитом.
«Синие» встретили «красных» автоматно-ружейным огнем.
Темноту осветили вспышки выстрелов. Пули и картечь свистели над головой, рикошетили от стен и сводов, с глухим смачным звуком впивались в тела идущих рядом. Вырывали куски мяса, разбрызгивали фонтаны крови. Людей из передних рядов выкашивало десятками. А задние уже не могли отступить, потому что из перехода напирали все новые и новые беженцы с красной ветки.
Живая стена, которая смяла оцепление «ворошиловских» автоматчиков, теперь перла на блокпост жукоедов, не считаясь с потерями.
Место убитых занимали живые. И через секунду тоже становились мертвыми, освобождая пространство следующим за ними живым. Но и те жили недолго…
Во всем этом бедламе, грохоте и воплях Илья не мог понять только одного: как его самого до сих пор не пристрелили и не задавили.
Его втиснуло в небольшую нишу между двумя деревянными подпорками на краю перехода. Об одну из свай чиркнула пуля, обсыпав Илью трухой и щепками. Под ногами оказалось чье-то неподвижное тело.
Из толпы навалился кто-то еще.
— Ну-ка, г-хэть! Подвинься, браток. Не одному тебе жить охота.
Илья узнал знакомое «гэканье».
— Казак?
В руке соседа по спасительной нише мигнул фонарик.
— Точно, Казак: Илья разглядел лампасы и болтающуюся на поясе шашку. Как только не сорвали ее в давке-то?
— Колдун?! Живучий ты, я смотрю…
— Не живучей тебя, — буркнул Илья.
— Пока да, — согласился Казак. — Так, а это кто? — Луч фонарика скользнул вниз. — Жмур. «Синий», кажись.
Изрешеченное пулями тело, по которому топтался Илья, принадлежало немолодому, одетому в какое-то рванье мужчине. Да, «красные» такое не носят.