Муравьиная карусель

Еленец Ксения

Четвёртая поймала взгляд матовых чёрных глаз, в очередной раз пытаясь выловить контуры зрачка. Не смогла. Птиц растянул рот в лягушачьей улыбке и подмигнул. Он знал, что Четвёртая завидует. До подступающей к горлу желчи и тёмных пятен перед глазами. Четвёртая никогда не переступала порога Питомника и Клетки, а Птиц свободно порхал где ему вздумается. Прутья заборов не могли его удержать.

Четвёртая воровато покосилась на Беса и поджала губы.

– Кто пустил на совет этого крысюка? – Синица раздула ноздри и уперла кулаки в бока. Выглядеть внушительнее не стала, но Синицу это не смутило. Её клёкот

был лишь данью устоявшейся за год традиции – устраивать птичий базар на каждом совете.

Птиц подгрёб ногу к животу и положил подбородок на колено. Он был слишком занят попыткой усидеть на узком подоконнике и необходимостью держать глаза открытыми, чтобы поддержать пикировку.

Синица запыхтела и отвернулась.

Четвёртая поерзала на продавленном диване, выбирая углубление поудобнее. В маленькую переговорную набилась целая толпа. Старшие клеточники расселись на спинке и подлокотниках дивана, растянулись на полу, замерли, опираясь поясницами о хлипкий шкаф. Двоих новичков оттеснили в угол. Застенник привалился лопатками к стене и прятал взгляд за пышными белёсыми ресницами. Бесова сестрица ковыряла ногтем проплешинку на выкрашенной разноцветным стене.

К украшению переговорной приложило руку не одно поколение клеточников. Эта комната по праву считалась самой вырвиглазной и захламленной в жилых бараках. У Головы – нынешнего директора Клетки – случился бы приступ от одного взгляда на такое великолепие. Сам он заседал в строгом черно-белом кабинете почти без мебели, с отполированными до блеска деревянными панелями на стенах.

К счастью для директора, негласный договор с администрацией Клетки, запрещал вход в бараки всем, кроме самих клеточников.

Договор писался кровью, бунтами, годами бесплодных попыток подчинить население Клетки жёстким правилам.

Голова оказался самым ушлым правителем реабилитационного центра для потенциальных безумцев. Вместо попыток задавить, попытался возглавить. Именно его придумкой несколько клеточников получили звание старших и ответственных за всех своих однокашников. Правда, Голова планировал сделать старшими самых лояльных обитателей Клетки, но тут его задумка с треском провалилась.

Сегодняшний Совет был отголоском первоначальной идеи Головы и выглядел как сборище голодранцев с большой дороги, но старые договорённости до сих пор работали.

Клеточники за пределами жилых комнат вели себя как приличные курсанты – носили отутюженную пыльно-серую форму, забирали волосы в хвосты, брили бороды, пытались ходить строем и сидеть даже на самых унылых лекциях. За это инструкторы закрывали глаза на чудесным образом возникающие в казармах книжки, пёстрые неуставные одёжки, музыкальные инструменты, баллончики с краской, игральные карты и прочую крысиную контрабанду.

Бес восседал на кожаном кресле. Ровная спина, отсутствующий взгляд, сжатые в полоску губы. Предводитель выглядел сурово и величественно. Но Четвёртая знала, что Бес сосредоточенно пытается на шевелиться, чтобы предательская обивка не принялась чмокать прилипшей кожей. За Бесовой спиной раскинулась во всю стену спираль из облупившейся краски, в которой текли водоворотом клички жителей Клетки с момента основания переговорной по сей день. Четвёртая прищурилась, выискивая свою, намалёванную почти под потолком ядовито-зелёными жирными мазками. Запись была на месте. Нескоро найдётся смельчак, которых перекроет её имя своим. Чтобы дотянуться до её места, придётся оседлать спинку предводительского кресла.

Четвёртая охотно рассказывала историю своего триумфа, расписывая, как балансировала на скользкой кожаной спинке, вздрагивая от малейшего шороха. То, что хозяин кресла в тот момент придерживал её за лодыжки и костерил на все лады, Четвёртая обычно упускала.

Над головой Беса опасно покачивалась колыбель из бечёвки со спелёнатым внутри цветочным горшком. Первую неделю после установки, клеточники затаив дыхание ждали, когда нелепая конструкция рухнет. Но месяцы шли, цветок внутри сдох и обвис грустными лапками стеблей, а горшок до сих пор держался.

Птиц громко втянул носом воздух и дёрнулся, едва не сверзившись со своего насеста. Бес скосил на него взгляд и, с трудом сдерживая ехидную ухмылку, заговорил:

– Что будем делать?

Переговорная взорвалась голосами, словно засевшие в ней клеточники только и ждали отмашки.

– Что тут сделать? Без присмотра застенника разберут на запчасти в первые полчаса, – хмыкнула Коряга, разглядывая свои длиннющие, выкрашенные чёрным когти.

– Запрячь себе под подушку и сторожи, – хихикнула Синица. – Иначе точно не досчитаешься завтра.

– Договоришься, тебе под подушку запрячу, – рыкнул Бес. – И шкуру спущу, если с него хотя бы пёрышко слетит.

– Охолони, предводитель, – Коряга вскинула ладони и бросила на Синицу полный ярости взгляд. – Её подушка находится в нашей комнате! Не жаль меня, пожалей Четвёртую.

Птиц заржал. Его клекочущий смех окончательно взбеленил Синицу:

– Пусть лысый крысёныш отрабатывает свои провинности! Почему ты вечно рычишь на меня, а ему с рук сходит?

– Потому что я обаятельный? – Птиц выщерил желтоватые зуб. На запястье звякнули звенья многочисленных браслетов.

– Бес тебя прикормил, – хохотнули из дальних рядов. – Чтобы по всей Клетке за голый хвост не ловить.

– Такой дальновидный вожак, – Птиц всплеснул руками слишком резко и всё-таки сорвался с насеста. Из глубины комнаты послышались ехидные смешки.

Главный контрабандист Клетки раскалывал людские сердца на два равных лагеря – одни попадали под его чары, другие люто ненавидело.

– Вожаки остались на твоей помойке, – тихо пробубнили за спиной Четвёртой. – А у нас совет и его предводитель.

– И много ты насоветовал, киса? – приторно улыбнулся Птиц, глядя за спину Четвёртой матовыми безднами глаз. Ей сделалось неуютно. Невидимый спорщик подавился своими остротами и закашлялся.

В комнате воцарилась могильная тишина, в которой спокойный тихий голос прозвучат набатом:

– А у меня право высказаться есть?

Клеточники повернули головы. Зашуршали неуставные джинсы, контрабандные расшитые бисером рубахи, зазвенели серьги и браслеты.

Застенник выглядел расслабленным. Стылый взгляд скользнул по лицам собравшихся. Четвёртую прошиб озноб. В глазах городского выла метель. Не одомашненная снегоуборочными машинами и дворниками. Настоящая, лютующая на дорогах за Городом, пожирающая неосторожных путников, примораживающая до оттепели даже безумцев.