Муравьиная карусель

Еленец Ксения

Четвёртой вдруг подумалось, что застенник может оказаться старше половины собравшихся. Совершенно не соплячьим взглядом он осмотрел комнату.

– А тебе есть что сказать? – Бес всё-таки пошевелился. Кресло злорадно заскрипело. Чмокнул, отлипая от подлокотника, голый локоть. Но насмехаться было некому. Клеточники напружинились как готовые к драке кошки. Бесова сестрица хлопнула ресницами и шагнула вперед, заслоняя застенника костлявой спиной.

– Я смогу за себя постоять, – отрезал тот, грубовато оттирая девчонку в сторону. Кресло

заскрипело. Бес вцепился в кожаную мякоть до побелевших костяшек.

– И как ты это сделаешь, храбрый маленький домашний? – от Птица, которому месяц назад стукнуло пятнадцать, а на вид было и того меньше, обращение слышалось диковато, но клеточники привыкли. На крысиных помойках год идёт за два.

– За что ты к нам загремел? – подхватила Синица. – Перешёл дорогу в неположенном месте?

Снежные глаза повернулись, приморозив Синицу к табуретке, на которой она восседала.

– Убил человека.

В переговорной воцарилась звенящая тишина. Стало слышно, как по оконной раме ползёт очередная муха. Такая же зелёная, такая же жирная, но чуть более живая.

Птиц жадно подался вперёд и присвистнул:

– В тихом омуте, как говорится…

***

Новички притирались со скрипом.

Вернее, цыплята приживались как обычно – со срывами из-за отмены транквилизаторов, с аллергиями, истериками и припадками от эмоблокаторов.

Психика подростков плохо сносила новые тяжелые препараты, резкую смену места жительства и статуса. Ничего необычного. Новичков разделили по-братски. Синице – девочек, Коряге – мальчиков, Четвёртой Бесову сестрицу и Омута.

Разделение оказалось неравноценным.

Четвёртая сбилась с ног, бегая по всей клетке за Бусинкой, сующей нос в каждую щель и домогающейся с вопросами и претензиями даже до инструкторов. В это время оставленный без присмотра Омут умудрялся ввязаться в драку со всеми, кто попадал ему на глаза. Он был крупным, взрослее обидчиков, но слезшие с транквилизаторов, брошенные в чужой мир двенадцатилетки не смотрели на возраст. Кидались сворой, дрались до кровавой пены на губах.

Омут ходил пятнистый, со свёрнутым набок носом, но на лезущую с заботой Четвёртую лишь бросал исподлобья стылые взгляды. Четвёртая чувствовала себя выброшенной на лёд и потерявшей прорубь рыбиной.

Коряга к помятым мордам своих питомцев отнеслась флегматично. Сказала, что мальчишки должны выплёскивать энергию. Четвёртая едва сдержалась, чтобы не выплеснуть свою энергию ей в переносицу.

Бои продолжались, пока Омута не взял под крыло Птиц. Перваши, сунувшиеся было проредить старшему перья, встретили такой отпор от клеточников, что мигом растеряли боевой дух. За два года бывший крыс опутал своей сетью всю Клетку. Даже те, кто не любил Птица, больше не представляли жизни без контрабанды со свалок.

Мелкота ушла в подполье. Пятна на Омуте начали понемногу сходить и Четвёртая выдохнула, но тут взбрыкнула Бесова сестрица.

Девчонка оказалась той ещё занозой. Бродила по клетке, хлопая длинными ресницами, охмуряла персонал и наживала врагов в мелкодевчачьих комнатах.

Когда она впервые пришла на завтрак с разбитой губой, Бес взбеленился до красных показателей регистратора. Приказал Станице найти виновницу, а если никто не сознается, выпороть детские девчачьи комнаты в полном составе. Цыплята взвыли, размазывая по щекам слёзы и сопли. Синица побелела как покойница и едва не грохнулась перед предводителем на колени.

Четвёртая насилу отговорила Беса от планов мести соплячкам. Но с той поры предводителя словно подменили.

Языкастый Птиц поцокав с очередного насеста заявил, что вожак окончательно тронулся умом из-за своей бусинки и Клетка радостно подхватила прозвище.

Бесова Бусинка хлопала огромными глазами, заламывала руки и чуть что порывалась разреветься.

Время летело незаметно, хлопоты множились.

Землю покрыл первый хрусткий снежок. Дряхлые рамы начали пропускать ветер. Он вольготно гулял по коридорам и уносил с собой невеликие остатки тепла.

Четвёртая убила весь день в попытках убрать засопливевшую Бусинку подальше от глаз предводителя. Бес сдавал.

Клеточники из полудохлой оппозиции подняли головы и начали бурную подковёрную деятельность. Птиц каждый день приносил невесёлые вести из кулуаров. Мелкота тоже заволновалась, решая, чью сторону будет занимать в случае войны.

Бусинка, ставшая причиной всех бед, плелась за Четвёртой, с трудом перебирая ногами, и ныла. Ныть она любила. Вдохновенно, с поскуливаниями и подвываниями. Тоненький, не сломавшийся ещё голосок, сверлил в черепе Четвёртой дыры диаметром в палец:

– Мы ещё долго будем бродить по коридорам? Я хочу пить. И спать. Я болею. А Омут где? Бес запретил мне ходить на занятия. Почему я не могу посидеть в комнате?

Нынче к писклявой настойчивости прибавилась пикантная гнусавинка. Четвёртая стоически дождалась, пока поток иссякнет и буркнула:

– В цыплячьих комнатах клеят окна.

Переговорная встретила тишиной. Птиц, согнанный с любимого подоконника, восседал на спинке Бесова трона. Мёрзнущий даже летом, сейчас он укутался в три слоя одежды и казался не таким болезненно-тощим как обычно. Замотанный шарфом затылок почти касался верёвочной колыбели. Птиц смерил вошедших долгим, немигающим взглядом и вздохнул:

– Душа моя, ты принесла чуму в нашу обитель.

Чума оглушительно чихнула и спрятала натёртый красный нос в ладонях.

Коряга, вольготно растянувшаяся на диване, приподнялась на локте:

– А, Бусинка с надзором.

Голос у неё был сиплым и лающим, щёки лихорадочно полыхали. Мальчишечья половина цыплятника уже месяц не вылезала из простуд и радостно делилась бациллами с возлюбленной наставницей.

Бусинка нахмурилась и нырнула Четвёртой за спину. Грубоватая и прямая Коряга ей не нравилась.