Муравьиный мед
Шрифт:
Потрескивал в трех шагах костер, негромко бормотали о чем-то стражники, натужно сопел Гуринг. Что же тут не так? Или головные боли не от предчувствия дурного, а от возраста начались? Вряд ли, не всякая молодая с ней сравнится, спасибо Ирунгу за теплый угол и дело по душе в его храме, спасибо Седду, что приплачивать начал, едва тан дома Стейча подальше от кровожадных сыночков девчушку немощную упрятал. Да и Тини без награды не оставила, словно и не было того тяжелого взгляда и ползания на коленях Мэйлы. Знала бы она, что и Седд ей за девчонку платил…
– Кессаа!
Еще отзвук собственного голоса не затих,
– Где пленница?
– Да вон она, – ткнул пальцем десятник в сторону ложа и осекся.
– Подожди шуметь-то! – заохал, держась за отбитый бок, Гуринг. – По нужде, может, отошла?
– По нужде?! – скрипнула зубами Мэйла. – А ворожба твоя где?
– Дозорные! – рявкнул в темноту обескураженный десятник и вытащил из костра горящую ветвь. – Однако искать надо! Далеко уйти не могла. Смотри-ка, ползла она, потому и не услышали!
– Давно? – процедила сквозь зубы Мэйла, взглянув на светлеющее небо.
– Да еще в полночь, похоже – свежим снежком присыпало. И след Хеена поверх.
– Идешь со мной, – толкнула десятника в широкую грудь Мэйла. – И дозорных, тех, что в полночь стояли, кличь. С собой их бери. Остальные пусть лагерь сворачивают. И быстро!
Далеко идти не пришлось. След оборвался через три десятка шагов. В снегу темнело могучее тело. Сразу все поняла Мэйла, когда меч корептский увидела и запястье перебитое.
– Что же ты не заорал, дурак? – выдохнула с ненавистью.
Десятник, что задышал сразу, как мех кузнечный, на колени присел, корепта перевернул, снег окровавленный с лица смахнул.
– Два удара! – прохрипел недоуменно. – Гортань вскрыта, да переносица с глазами посечена. Неужели баль в округе бродят?
Зубы Мэйла стиснула, чтобы не завыть, Забилась как волк в западне. Огляделась вокруг, за ствол ухватилась, чтобы в снег не повалиться. Пропал у тела Хеена след Кессаа. Точнее сменился крепким мужским следом. Неизвестный, замыкая кольцо вокруг лагеря, наткнулся на беглянку, играючи поразил бравого корепта и, потоптавшись, пошел в сторону Дешты.
– На себе понес! – оживился десятник. – Далеко не уйдет! Тут до дештского тракта бурелом непролазный. Полтора или два десятка лиг чащи да овраги. Нагоним!
– Кто понес? – потянулась Мэйла к рукояти меча.
– Ну, этот, который вышел из леса, – неуверенно объяснил десятник и вздрогнул, увидев лицо жрицы.
– Так сходи, посмотри, – прошептала Мэйла.
Во тьме и стволы были едва видны, но оттуда явственно летел шелест – «не ходи». Смерть так шелестит, знакомая Мэйле смерть.
– Иди-иди, – кивнула жрица. – Ты и четверо твоих дозорных, которые ни девчонку, ни гуляку этого не учуяли. Да помните, Седд пропажи не простит. И мне и вам… Идите, отряд вас… догонит.
Она вернулась к поляне почти бегом. Кони уже были оседланы, стражники скатывали одеяла. Мэйла взлетела на лошадь и наклонилась к охающему Гурингу:
– Ну, стручок храмовый, и где же твоя магия? Что скажешь?
– Ничего, – зло огрызнулся старик. – На всякую магию найдется отворот, или не учили тебя в храме? На то и охрана стояла, чтобы к стоянке никого не пускать.
– О каком отвороте молвишь? – оскалилась Мэйла. – Не ты ли обещал, что только Ирунг твое заклятие расплести сможет? Ухожу я, Гуринг. Девчонку искать ухожу, без нее мне Седду на глаза лучше не попадаться. А может быть, вообще лучше на глаза ему не попадаться… пока. А ты, если жив останешься, передай ему, что девчонку у храма Сето встречать надо. Куда бы ее спаситель этот неведомый не отволок, все равно она туда тронется. Понял?
– Как не понять! – клацнул зубами Гуринг. – Бежишь, значит? Смерти боишься?
– Бегу, старик, – кивнула Мэйла, – только не от смерти, а к ней навстречу скорее. Тут уж выбор невелик, спину подставлять нельзя. И ты спиной не прикрывайся. Собирай отряд и по следам двигай. Десятник и вправду след гостя отыскал. Не медли!
Крикнула последние слова Мэйла, коня стегнула и обратно его погнала, по следам с прошлого вечера запорошенным.
Гуринг раздраженно сплюнул и уставился в стену темного леса. Ни звука не доносилось оттуда, только тишина эта очень уж пугающей старику казалась. Жив ли еще десятник?
Тини стояла у решетчатого окна просторной кельи и смотрела на вливающиеся через ворота внутреннего города толпы торговцев и покупателей. В воздухе кружил снег, морозы зима пока сберегала, поэтому узкая улица под ногами сотен и тысяч людей, торопящихся на последнюю в этом году ярмарку, превратилась в полосу жидкой грязи.
Правда, не только слабость зимы тому причиной служила. Нравы в Деште, в отличие от того же Скира, были куда как проще, и местные жители не упускали случая выплеснуть из окон помои прямо на улицу, а то и на головы проходящим. Вытопталось да стерлось за годы из памяти, что когда-то ходили этими же улицами баль, владевшие землями от Сломанных гор и Молочных пиков на севере, где уже на памяти последних поколений поднялась крепость Борка, до таинственной пелены и корептских предгорий на юге. От своенравной реки Манги на востоке и до прибрежных королевств на западе.
Ходили да вышли без остатка в тот самый год, когда доблестное войско одного из конгов осадило древнюю крепость и выкурило ее защитников всех до единого. В тот год сайды думали, что вскоре до самой пелены истребят неуступчивых лесовиков, но появился у них во главе молодой еще тогда жрец Эмучи. На том и кончились военные победы сайдов, на долгие годы окончились. А уж то, что поражениями они не обернулись, того же Эмучи заслуга была. Не переступал он новые границы, но и сам никого за них не пускал. Одно непонятным осталось, как же Седду Креча удалось Эмучи на край бальского леса выманить? Неужели честью поступился самый гордый скирский тан или другой ход нашел? Не об этом ли колдун пытался сказать Тини, когда его плоть на скирской арене сокращалась? Впрочем, так ли это важно, если нет теперь бальского жреца, и преемника у него, судя по всему, нет и не будет. Что сможет остановить скирские рати следующей весной? Разве только рассеявшаяся пелена? Ну, так не рассеялась пока, а уж что о том торговцы на ярмарке гогочут, никогда еще не выпадало и не сбывалось.