Мурлов, или Преодоление отсутствия
Шрифт:
Подъехала бортовая машина. Мы стали набрасывать в нее пепел, подняв тучу пыли. Нагруженную машину прикрыли брезентом, перевязали, и она укатила. Я в первый раз огляделся по сторонам. Чумазые курсанты Мореходки никак не походили на тружеников моря, больше напоминали чертей, работников ада. Где-то тут наверняка работают и Гера, и Рассказчик, и Борода с Бобом.
Берега новоявленного острова стали ниже, остров на несколько метров погрузился в воду, остался виден кратер с едва возвышающейся над водой кромкой. Когда высокая волна переливалась за кромку, вверх
Вечером Чиф популярно объяснил, что общественно-полезные работы (ОПР) по расчистке города от пепла во время обучения не входят, так как курс обучения составляет 1500 часов теоретических занятий и 250 часов практики непосредственно на галере. Продолжительность занятий – 5 академических пар ежедневно; по воскресеньям, когда гребцы с галер отдыхают, мы меняем ручки на весла и лишний раз подтверждаем тезис, что лучший отдых это перемена вида деятельности. В общий срок отсидки ОПР, правда, засчитываются.
– Хоть какой-то прок из вас, помимо дерьма, выйдет. Хоть чему-то обучитесь. Сейчас вас брось в море без карт, без компаса – пойдете ко дну, как котята, а на берег попадете – и он не спасет. Ничего, грамотешки наберетесь в этих стенах, на галере попотеете, мозоли пару раз полопаются, завяжетесь раз десять в узел и научитесь разгонять галеру в три ряда до десяти узлов. Вас тогда ни египтяне, ни финикийцы, ни греки с римлянами, ни японцы не смогут догнать. Вас тут двести рыл необстрелянных. Через месяц отберу сто семьдесят в основную команду галеры. А кто отсеется, будут гальюны с сапогами чистить. Ну, а диплом им выдадим свободный, без распределения. Ха-ха-ха! Моим заместителем назначаю… – он прошелся вдоль шеренги, вглядываясь в лица курсантов своим драконьим взглядом.
Я опять пропустил его взгляд мимо, спокойно и доброжелательно смотрел в его третий глаз.
– Назначаю его. Шаг вперед! – приказал он мне. – Кругом! Обращаться к нему: «Ваше благородие». Ясно? Разговорчики! С идиотскими вопросами к нему не лезть: он молчальник. Ясно? Встать в строй! Музыканты есть? Композиторы? Ударники из похоронного оркестра? Флейтисты? Выйти из строя.
Вышли двое. Скрипач и универсал из джаза. Чиф назначил универсала авлетом, ответственным за ритм гребли – он должен был задавать такт на барабане или на флейте и не сбиваться, как минимум, в течение десяти-двенадцати часов, а скрипача назначил его помощником и сменщиком.
– Аранжировщиком, – пошутил Чиф. – Лоцмана подберем через пару месяцев. Тут нужен особый талант и особое чутье. Если такого среди вас не найдется, возьмем со стороны, кандидатуры есть. А кормчего я беру вольнонаемного, – сказал он мне. – Ошивается тут один Джон Сильвер в порту. Глаза, как у орла. Видит все насквозь. Линкей звать. Может, знаешь?
Я кивнул головой и поднял большой палец вверх.
В помещение зашел дежурный, спросил разрешения доложить и доложил о том, что некто Голубев опять бился в припадке эпилепсии.
– Привести ко мне!
Дежурный привел светловолосого мужчину, конституция которого не была приспособлена к несению тяжелой службы и весь он был выкрашен в светло-серый цвет эгоизма.
– Та-ак, – посмотрел на него Чиф. – Значит, опять припадок? Покажи язык. Раздевайся.
Голубев показал язык, не спеша разделся.
– Где ушибы? – спросил Чиф.
– Какие?
– От падения. От падения тела на пол, на предметы материального мира. Ясно выражаюсь?
– Ясно. Просто все падения происходили удачно.
– Удачно? Хм, – Чиф незаметным движением сбил Голубева с ног. Тот отшатнулся к стене, гулко стукнулся о нее затылком и упал на пол. – Встать, – лениво сказал Чиф. – Покажи язык. Прикусил? Что ж ты так неудачно упал? Извини, друг. Дело в том, что у эпилептика все падения неудачные, ни одно не обходится без травмы, ушиба, прокусанного языка, перелома, выбитых зубов, глаз и прочих ужасов. Видишь, ты упал сейчас, и сразу же и ушиб появился, и язык с губою разбиты, и зуб шатается. Ай-яй-яй! У тебя, милок, не эпилепсия, у тебя истерия. Поверь бывшему гарнизонному врачу. В карцер! А потом пропишем лечение. Расходись!
После отбоя Чиф задержал меня в кабинете, подошел к столу и неожиданно бросил мне тяжеленную табуретку. Порадовался за меня, что я ухитрился поймать ее, предложил присесть и выслушать его на сон грядущий. Без долгих вступлений он объяснил мне, что я, оказывается, приговорен к работе в особо вредных условиях. С первого дня гребли у меня пойдет год за два, то есть мне, с учетом шести месяцев Мореходки, останется тянуть всего-то два года с хвостиком. А поскольку испытательный срок по молчанию из-за вредности тоже скашивается в два раза, то меня через девять месяцев повысят до великого молчальника, а там останется только ждать амнистию.
– Главное, постарайся за это время не родить, – пошутил он. Но поглядел на меня испытующе. Я и глазом не моргнул, проглотил, как не относящееся ко мне. – А амнистия не девушка, – продолжил он, – манежить не будет, так как астрологи предсказывают большие природные и социальные потрясения. А перед катаклизмами принято приносить жертвы и проводить амнистии. Лишь бы эти два мероприятия не совпали во времени, – опять пошутил он.
Я улыбнулся. Чиф остался доволен моим чувством юмора.
– Люблю таких собеседников. Не болтунов, – сказал он на прощание.
«Рассказчика бы тебе, – подумал я. – Где он теперь? Где Гера? Лишь бы она не сорвалась. Удержалась. Она так устала со мной».
Через несколько дней в Мореходку просочились слухи о том, что в пробах воздуха, вырывающегося из жерла вулкана, обнаружили присутствие золота. Золото было найдено и в пепле, правда, в микроскопических количествах. По самым скромным подсчетам, ежедневно «на воздух» выбрасывалось около полутора-двух тонн золота. В городе образовалась золотая лихорадка и все стали судорожно искать всевозможные ловушки и сети. Бесперспективное занятие! Пока соображали, извержение окончилось, усеяв окрестности Галер на сотни верст десятками тонн мельчайшей фракции золота. Чиф сказал по этому поводу: