Мурлов, или Преодоление отсутствия
Шрифт:
– Это те троянцы?
– Да, они, – не сразу ответил Ахилл. – Тебе случайно не знакомы их лица?
– Нет, вроде… Хотя вот этого юношу, кажется, видел… Нет, точно не скажу.
– Идем! Идем скорей! В лагерь! – заторопился вдруг Ахилл и быстро зашагал в ту сторону, откуда появились воины. Патрокл молча глядел ему вслед. Он кивнул своим спутникам на убитых, чтобы сняли с них доспехи и захватили трофейное оружие, и поспешил за царем. Ахилл стремительно шагал впереди, глядя под ноги, и казалось, что он беспрестанно что-то бормочет себе под нос. По крайней мере, когда он поднимал голову, Патрокл видел, что он зловеще и в то же время растерянно улыбается.
Выпрыгнула из-за горизонта, как огромная лягушка, горбатая серая Троя в осенении
Задымился, заблестел лагерь греков, показались краснобокие корабли, земляная насыпь, шатры царей и палатки воинов, ржавый теплый Скамандр, необъятный и гибельный Скамандрийский луг. Долетел невнятный гул большого скопления людей, поползли запахи человеческого жилья, человеческого разложения.
Ахилл остановился на пригорке и простер руку в сторону лагеря. В освещении сияющего солнца он был великолепен. Патрокл пожалел, что он не скульптор.
– Патрокл!
– Да, Ахилл.
– Пусть кормчий проверит корабли: борта, днища, весла, шкуры, кили, якоря. Словом, все. Особенно паруса. Зашить, подкрасить. Мы отплываем, – Ахилл посмотрел на небо. Оно было ясное, чистое. Лицо у царя тоже прояснилось.
– На север?
– На запад.
У Патрокла екнуло сердце. Ахилл снова помрачнел, сорвался с места и поспешил в лагерь.
За Ахиллом потянулись цепочкой его мирмодоняне, не решаясь ни окликнуть его, ни притронуться к нему. Губы его были поджаты, глаза сузились, ни на кого не глядели и в то же время резали все, на что натыкались. Ахилл подлетел к своему шатру и приказал двум стражникам пропустить к нему одного Патрокла.
– И Одиссея, – добавил он, злобно глянув на них.
Перелистав с полсотни листов, на которых хитроумный и зловредный Одиссей строил козни против Ахилла, в результате которых Патрокл пал от руки троянского царевича Гектора, Мурлов стал править три крохотных эпизода. Их он написал во время дежурства по институту в прошлое воскресенье. Во время дежурства у Мурлова было дурное настроение и он многое писал не по Гомеру, а по наитию, так как ему вдруг показалось, что Гомер во многих местах был чересчур греком.
«Да падет гнев богов на голову того человека, кто забывает клятвы и не выполняет обещаний!» Прав старый Калхас. Прав и жесток. Патрокл, любимый мой друг. Лучше бы ты меня похоронил. Почему рок выбрал первым тебя? Для тебя теперь все решено, все позади. А царство теней – есть оно? Одиссей говорит, что есть. Значит, нет.
И вспомнил Ахилл, как во время боя он, уклоняясь от сражения, то лежал, прикрыв голову руками, то метался по шатру, то застывал, прислушиваясь к далекому неясному шуму, то ли людской стихии, то ли морской, то ли воздушной. У всех стихий шум один. Что-то распирало его изнутри, рвалось наружу, как волчий вой. Так и подмывало сломя голову бежать туда, где побоище. Почему человека так тянет в любую свалку, где все бьют друг друга, где бьют его, где бьет он? Кто тянет его? Что тянет его? Сердце? Сердце всегда чует беду. Ахилл выскочил из шатра, одним махом влетел на свой корабль и с него увидел побоище. Невозможно было ничего разобрать в месиве тел. Стрелы тысячами пронзали воздух, будто именно он был главной причиной людских страданий и бед.
Прибежал воин, посланный Агамемноном, и яростно закричал. Одни собаки лают на чужих, прижавшись к ноге хозяина, другие специально ищут чужого, чтобы только полаять. Воин был грязный, потный, руки в крови, и вместе с тем жалкий в своей попытке казаться грозным.
– Ахилл! Выводи своих! Атрид приказал! Не видишь, мы отходим! Троянцы перебьют нас. А потом и вас. Или ты боишься?
Ахилл перемахнул через какой-то ящик и сбил воина с ног.
– Ступай, собака! К своему Атриду! И скажи: мне приятнее увидеть в пыли его глупую башку, чем голову Гектора! Я буду защищать себя здесь! Пшел прочь!
Неразумен человек, дающий в гневе клятвы. Тяжело их исполнять. Тяжело
Воины Ификла привели на расправу двенадцать троянских юношей, захваченных в вечернем бою. Поклялся Ахилл принести в жертву двенадцать пленников – и вот они здесь, Ахилл. Убей их – может, тебе полегчает. А может, полегчает Патроклу. Кому-то должно же полегчать! На склоне холма сидели цари, воины, вокруг круглой утоптанной площадки горели двенадцать факелов. Приведенные юноши стояли плечом к плечу посреди площадки в ожидании смерти. Они с колыбели знали, что умрут, но умрут достойно. Они не предполагали, что их принесут в жертву, как баранов, и многие из них были растерянны.
Ахилл, как мог, медленно, невольно это у него вышло величаво, спустился с холма. Воины приветствовали его. Он махнул им рукой и подошел к юношам. Кто-то из воинов взял в руки факел и подошел к Ахиллу. Пленники затравленно глядели на царя. «Тяжело исполнять клятвы», – еще раз подумал Ахилл, и взгляд его упал на твердые, точно каменные, глаза юноши, стоявшего с краю. Ахилл обошел вокруг пленников, небрежно волоча копье, чего никогда не позволял ни себе, ни воинам, и снова встретился с твердым взглядом троянца. Ахилл выдернул его из группы пленников за руку. Юноша вырвал руку и глаза у него заблестели. «Ну же, давай, – подумал Ахилл. – Нападай! Беги! Делай же хоть что-нибудь! Не стой!» Ахилл отступил на шаг и, поднимая тяжелое копье, почувствовал, как напрягаются размякшие мышцы тела. Троянец смотрел на конец копья и не шевелился. Ахилл оглянулся на воина с факелом, тот старательно тянул вперед руку, лицо его было бесстрастно. «Этот свет – последнее, что увидит бедняга. Он не увидит больше солнца», – подумал Ахилл. Отблеск огня окрасил наконечник копья в красный цвет. Юноша отвел взгляд от копья и в упор посмотрел на Ахилла. Когда Ахилл замахнулся, троянец увидел, что отважный грек зажмурил глаза, и в то же мгновение его толкнуло в грудь, что-то хрустнуло, перехватило дыхание и отозвалось пронизывающей болью в затылке. Он свалился наземь. Ахилл оперся в бессилии о копье и опустил голову, ожидая, когда к нему подойдет очередная жертва и поднесут очередной факел. Пот катился у него со лба. «Хоть бы один бросился на меня!» – со злостью подумал он и вспомнил избитое тело Патрокла, в пыли, ссадинах, даже крови не было видно на нем. «Нет, – ожесточился он, – кровь отмывают кровью». И он в ослеплении перебил всех пленников и велел бросить их в погребальный костер.
Гектор простился с отцом и со стены еще раз посмотрел на лагерь ахейцев. Вокруг кораблей, вытащенных на берег, возвышалась стена, несколько башен, а перед стеной был выкопан глубокий ров. «Хитер Атрид, – подумал Гектор, – при таком тыле легче умереть, чем бежать». Ветер с моря был свеж и пах водорослями. К нему подошел Парис и, зевая, предложил:
– Если хочешь, я подстрелю Ахилла, как глупую ворону. Ведь он будет совсем рядом, уж я-то не промахнусь!
Гектор едва сдержался, чтобы не накричать на Париса, но, взглянув на брата, понял, что тот лишь удивится его гневу. И сказал как можно мягче:
– Не делай этого, Александр. Ведь тогда ахейцы убьют и меня. Я же буду один, и ворота закрыты.
– Твоя правда, брат, – сказал Парис и пошел по стене, глядя на лагерь врага. «Надо же, Ахилл уже совсем взрослый мужчина. Сколько же это лет прошло, как я на свадьбе Пелея с Фетидой так удачно разрешил спор трех богинь?» – подумал он.
«Чему бывать – того не миновать, – решил Гектор. – Права Андромаха. Сегодня все мы есть, а завтра нас никого не будет. Но завтра останется о нас память, и она будет такой, какими мы были сегодня. Сегодня боги на стороне Ахилла. Жена скрывает от меня свои пророчества, и не знает, что лучше всего видно то, что пытаются скрыть. Сегодня боги на стороне Ахилла, но завтра мы для них будем оба равны, и завтра никто не скажет, что я трус или малодушный ягненок».