Мурзилка
Шрифт:
– В кабине поедешь?
– спросил он.
Она подумала, что с Сашкой ей будет проще, и кивнула.
– Тогда садись, - сказал Шварц.
– Только давай прежде с Николаем познакомлю...
В крытом кузове сидел невысокий, сухой, темнокожий, как индеец, мужик с дикими и бесстрастными глазами, один из которых к тому же оказался совершенно явственного желтого цвета. В ответ на ее приветствие он молча кивнул и поглядел на нее оценивающе - так, что она ощутила холодок меж лопаток и вдруг подумала, что из путешествия с таким попутчиком может выйти что-то совсем иное, чем она напредставляла
– Чего стоим-то?
Шварц подсадил ее на подножку, Сашка радостно хохотнул, и они поехали. Так и началось для нее путешествие в настоящее.
Повернувшись к Сашке, она спросила:
– А что это за мрачный дядя там, в кузове?
– Коля, что ли?
– догадался Сашка.
– Он не мрачный, просто разговаривать не любит. Что, понравился?
– Нет, - отрубила она.
Они ехали и ехали в тумане, все время вверх и вверх, как будто забирались в небо, но кругом были обычная земля и серые косматые силуэты тайга, наверно. Раз сто они останавливались для каких-то проверок, но ничего не обнаруживали, так что ей все это стало потихоньку надоедать, как вдруг Сашка остановил грузовик.
– Что?
– удивилась она.
– Вылезай, приехали.
Она огляделась. Дорога, по которой они ехали, расползлась вширь, разлилась в стороны мелким черным песком. Слева высилась целая гора песка, у подножия которой в бессильной неподвижности покинутого механизма застыл экскаватор. Вокруг сквозь туман проступал лес.
– Ну что, расходится погода?
– раздался голос Шварца с Сашкиной стороны кабины.
– Да, - согласился Сашка, спрыгивая на землю и закуривая.
– Часам к одиннадцати совсем развиднеется.
– Давай поглядим, почем золото, - сказал Шварц.
Николай выбрался из кузова и тоже закурил. Она заметила вдруг, что он хромает, деревянно переставляя по песку правую ногу. Эта хромота, в дополнение к желтому глазу, особенно не понравилась ей - за всем этим угадывалось не просто несчастье, а неудача, неудача прожитой жизни, чего она не любила и боялась. Ее не устраивала неудача как итог. И страшил разум, исковерканный неудачной судьбой. Без охоты она подошла к мужчинам, стала рядом. Шварц тронул ее за руку.
– Тут золото пробуют мыть, - пояснил он, - и сюда они каким-то пылесосом выбрасывают промытый песок. В прошлый раз они этим песком речку совсем перекрыли. Велели им прочистить. Но, думаю, ни хрена - золото-то дороже...
– Какую речку?
– спросила она, чтоб выйти из неприятного хода мыслей.
– А вот, за песчаной кучей.
– Там что, тоже рыба водится?
– удивилась она, не видя никакой речки.
– У нас везде рыба водится, - засмеялся Сашка и, повернувшись к Шварцу, сказал: - С тобой сходить, Андрей?
– А что ходить? И так все ясно: я одним глазом гляну только...
Шаги Шварца зашуршали далеко по песку, она осталась вдвоем с незнакомыми мужиками.
– Саш, дай закурить, - попросила она, чтобы выиграть время.
Сашка дал, но хромой все сверлил ее огненным оком.
– Почему людей нет?
– дрогнула она, старательно делая вид, что не замечает его назойливости.
– Суббота, - сказал Сашка, - прииск закрыт.
– Тут прямо золото, что ли?
– спросила она, чувствуя, как невероятный взгляд хромого грызет ее. Уж это было почище Юрочки.
– Да тут везде золото, - серьезно сказал Сашка.
– Разве рыба - не золото? Страну могли бы поставить на рыбе на одной...
– Гляди-ка, эконом, - услышала она вдруг незнакомый хриплый голос.
– Уж больно ты разговорчивым стал, Сань...
– Отстань, - сказал Сашка и бросил окурок.
– Не трогай. Не твое.
Вот оно как, подумала она, меня, значит, меж собою уж поделили. Так вот оно, твое настоящее, папа! Или само настоящее стало другим?
– Ты чё психуешь?
– спросил Сашка, когда снова поехали.
– Не любишь, когда на мозги капают?
– Не люблю.
– И я терпеть не могу, - сочувственно подхватил Сашка.
– Как начнут мне мораль читать - я удушить готов.
Она нервно засмеялась.
– Слушай, - позвала она Сашку.
– А зачем ты в рыбоохрану пошел?
– Как это - зачем?
– не отрывая взгляд от дороги, переспросил Сашка.
– Ну, не знаю, может, ты "зеленый", браконьеров сильно не любишь...
Cашка задумался.
– До браконьеров мне все равно, - сказал он наконец.
– Просто это жизнь такая, понимаешь? Вот мы с тобой едем сейчас, как гуляем, а осенью, когда снег выпадет, от города в двадцати километрах - как на луне. Ни души нет, только река, да мороз, да рыба. Да медведи ходят, лощавую ее жрут до отвала. Красота!
– Сашка завращал глазами, пытаясь выразить переполняющие его чувства.
– А когда еще гаденышу какому-нибудь задницу прищемишь...
– Понимаю, - сказала она.
– Сам процесс нравится, значит?
– Точно, - кивнул Сашка.
– Сам процесс.
Он почему-то засмеялся и вдруг в упор посмотрел на нее:
– А у вас в Москве что, все такие тоненькие?
– В каком смысле?
– Да в прямом...
– Правой рукой Сашка вдруг притянул ее к себе - так, что ни пикнуть не успела, ни дернуться, только почувствовала, как его большая ладонь осторожно ищет под кофточкой грудь.
Она дала ему нащупать бугорок с круглой пуговкой соска (нба тебе, Юрочка!), потом высвободила руку и, не вырываясь, не царапаясь, не крича, очень спокойно ударила по лицу. Сашка сразу отпустил ее и вцепился в руль, ибо машину бросануло-таки в сторону. А она, кажется, не рассердилась даже, поправила кофту и поглядела на своего соблазнителя.
Сашка, не глядя на нее, облизнул разбитую в кровь губу.
– Я не хотела до крови... Просто чтоб ты не смел...
– А, черт, - захохотал Сашка.
– Нашло на меня, как на пацана... А ты молодец. Не думал, что в Москве такие харбактерные есть...
– А ты что, много москвичек напроверял?
Сашка заржал, будто от удовольствия:
– Не... Это я так, вообще: люблю девчонок!
– Это правильно: бабники - это научно доказано - и живут дольше, и пьют меньше.
– Да?
– радостно удивился Сашка.
– Это надо будет как-нибудь бабе моей втолковать...