Мушкетёр Её Высочества
Шрифт:
— Ты меня не узнал! — воскликнула она и хитро добавила: — За это следует наказание.
Она принялась расстёгивать его мундир, а он, повторяя её движения, пытался расстегнуть пуговицы на её одежде, но руки дрожали и никак не слушались головы. Голова тоже не соображала, не доверяя глазам, в которые смотрели её большие голубые глаза.
Не дожидаясь, пока он освободится от одежды, она прильнула своими красивыми устами к его губам, покусывая их от наслаждения, а он, под её напором, защищался и, отвечая на её поцелуй, завладел её губами. Несколько минут они не могли ничего делать, кроме как раствориться друг в друге, но потом снова принялись за одежду, пытаясь от неё освободиться.
Они оказались вне времени, и всё пространство вокруг сузилось до двух их тел, испытывающих неземное наслаждения, а все прочие вопросы ушли в небытие, не тревожа совсем влюблённых. Очнулись только тогда, когда услышали, как на яхте выбросили якорь.
— Одевайся, — захихикала Елизавет, выглядывая в круглый иллюминатор, — мы пришли в Петергоф.
Кое-как привели себя в порядок и, раскрасневшиеся, поднялись на палубу.
— А-а-а! — закричала Марфа Шепелёва, держа в руках целый штоф водки. — Для опоздавших – штрафная!
Им налили по чарке, и они выпили, чтобы заменить румянец от стыда пьяным румянцем.
— Дочь моя, как врач я должен тебя осмотреть, — сказал Лесток, а Марфа дико захохотала. Анна недовольно посмотрела на Жан-Анри и покрасневшую Елизавет, совсем не одобряя такие вольности при её муже.
— Трап подан! — доложил капитан Зверев и все гурьбой спустились в ботик, возле бортов которого сидели четыре матроса. Они дружно взялись за весла, и ботик легко полетел вдоль канала. Возле аллеи, пересекающей его перпендикулярно, они спешились и пошли налево в направлении одинокого Адама, который, вглядываясь вдаль вдоль аллеи, укоризненно смотрел на другую сторону канала, где группа рабочих устраивала фонтан для его Евы.
Марфа, дурачась, забралась в фонтан к Адаму, и принялась брызгать на всех водой. Завязался весёлое морское сражение и, даже, Карл Фридрих, позабыв свою надменность, слегка побрызгал на Анну, заслужив от неё искреннюю улыбку. Пётр Мошков и Лесток ушли с корзинками вперёд, чем вызвали подозрение у Марфы Шепелёвой, которая, с криком: «Они всё выпьют без нас!» — бросилась за ними вдогонку.
Жан-Анри, как впервые, разглядывал Елизавету, радуясь каждой её улыбке, был с ней милым и предупредительным, но в душе ёкало сердце, говорящее: «Ты ей не пара!» Взгляды цесаревны Анны и её мужа Карла Фридриха, говорили о том же, и Жан-Анри не мог отвести их своим равнодушием.
Пока они добрались до Монплезира, матросики к их приходу установили несколько столиков возле балюстрады прямо перед домом, чтобы вид на море тешил глаза. Жан-Анри, пусть и не собирался, но выпил анисовой водки, чтобы почувствовать себя немного свободнее, и незаметно для себя, расслабился, позабыв все косые взгляды.
Когда морячки взялись за дудки, Жан-Анри кружил Елизавету в танце, а она, как птица, плыла перед ним, сверкая улыбкой, в которой можно было утонуть и сгореть, как от яркого солнца, которое в этот день что есть мочи ласкало Финский залив. День пролетел, как одно мгновение, и все были не прочь остаться и переночевать в Монплезире, но герцог Гольштейн-Готторпский торопил свою жену, намекая на какие-то неотложные дела, и Анна дала команду собираться в Санкт-Петербург.
Елизавета и Жан-Анри шли последними, чтобы им никто не мешал, и первую минуту молчали, понимая, что каждому есть что сказать, только высказаться первым никто не решался. Наконец Жан-Анри остановился и сказал, глядя в глаза Елизавете:
— Сегодня с утра я хотел найти свою Елизавет, чтобы предложить ей руку и сердце.
— Что изменилось к вечеру? — спросила цесаревна, подняв глаза на Жан-Анри.
— Я хочу этого ещё больше, — сказал Жан-Анри, становясь перед ней на колени: — Будь моей женой.
Елизавета тоже опустилась на колени и, глядя ему в глаза, ответила:
— Я буду счастлива, когда это произойдёт.
Они поцеловались, позабыв, где находятся, и только крик Мавры прервале их прострацию.
— Лизз! Где ты? — кричала она, вспугнув стайку птиц из близлежащего куста.
— Пойдём, нас ждут, — прошептала на ухо Елизавета, и поднялась на ноги.
— Иду! — крикнула она что есть силы и побежала, оставив Жан-Анри одного. Когда он подошёл к ботику, все его ожидали и он, под пытливыми взглядами, сел, прислонившись к борту и глядя в воду. Елизавета шепталась с Маврой и изредка хихикала, бросая быстрые взгляды на Жан-Анри.
Когда они расстались перед Зимним дворцом, Елизавета ему шепнула на прощанье: «Завтра вечером увидимся, на нашем месте». Жан-Анри, не помня себя и дороги домой, добрался до своих апартаментов и, не раздеваясь, завалился на диван, как мальчишка, сочиняя стихи в честь своей возлюбленной.
В тот же вечер, поле пятиминутного разговора с принцессой Анной, государиня вызвала посыльным светлейшего князя Меншикова, а сама заперлась в комнате Елизаветы и долго с ней говорила. После прибытия Александра Даниловича была вызвана Мавра, которую долго пытали в кабинете у императрицы, откуда она выскочила зарёванная и в расстроенных чувствах.
— Не беспокойся, матушка, дело поправимое, — сказал светлейший князь, успокаивая государыню. Заверив императрицу, что сделает всё нужное сам, светлейший князь Меншиков вызвал Петра Апостола, с которым прибыл в Зимний дворец, и сказал:
— Пиши, Петя!
«Ивану Андреевичу Моризо надлежит в двадцать четыре часа покинуть Санкт-Петербург, а при неисполнении оного посадить в Петропавловскую крепость».
Елизавета, предупреждённая Маврой, слушала у дверей, нервно ломая руки, понимая, что ничего изменить не в состоянии. Она спряталась в соседнем кабинете, рассматривая коридор через щель в двери. Когда от из кабинета матери вышел Пётр Апостол, она затянула его в темный кабинет и возбуждённо зашептала:
— Петенька, ты идёшь к нему? — увидев, что Апостол молчит, она нервно зашептала: — Можешь не говорить, я знаю. У меня только одна просьба, передай ему это колечко и скажи, что я его люблю, и буду ждать.
Петя молчал, с удивлением глядя на перстень, который он ей подарил, и который она собралась отдать Моризо. Елизавета сунула перстень ему в руку и, чмокнув его в щеку, сказала: — Спасибо, Петя!
Она выскользнула из комнаты, и, когда Апостол вышел, её уже не было в коридоре. Вздохнув, Апостол с тяжёлой душой отправился к дому Жан-Анри Моризо. Встретивший его слуга Моризо, Еремей, просил подождать и вскоре появился немного надменный Моризо.